Линкольн
Шрифт:
Уэллес рассказал о содержании телеграммы Портера. Президент тут же встал со своего места и сказал, что обсуждать положение в Виксберге и на фронте больше нет нужды.
— Я сам протелеграфирую эти новости генералу Миду, — сказал он и взялся за шляпу, но тут же остановился и, широко улыбнувшись, посмотрел вниз на Уэллеса, взял его за руку, обнял и возбужденно выпалил: — Что нам делать с морским министром, принесшим такие чудесные новости? Я просто не нахожу слов для восторга по поводу этой победы. Это великолепно, мистер Уэллес, великолепно!
Они вышли вдвоем и прошлись по лужайке перед Белым домом.
— Эта победа поможет
Линкольн предложил Галлеку немедленно сообщить Миду, что Виксберг 4 июля пал. И добавил:
— Если Мид сможет завершить прекрасно начатое дело полным или частичным уничтожением живой силы Ли, с мятежом будет покончено.
Уэллес записал: «Цены на золото упали на 10–15 процентов… вся страна ликует». Большая толпа народа пела под духовой оркестр у окна президента. Он сказал дожидавшимся его выступления, что не в состоянии сейчас отдать должное происшедшим замечательным событиям.
Грант показался Линкольну непонятным человек ком. Оторванный от центра страны, он захватил в плен целую армию неприятеля, добился величайшей победы Союза за все время ведения войны, взял последний плацдарм конфедератов на Миссисипи, но сам не сообщил об этом Вашингтону. Неужели он предложил адмиралу Портеру взять на себя эту обязанность? Это, пожалуй, больше походило на небрежного в формальностях Гранта. У Уэллеса есть запись: «Военный министр и генерал Галлек недовольны тем, что я получил информацию от адмирала Портера о падении Виксберга раньше их, а также тем, что я тут же оповестил об этом всю страну, не дожидаясь подтверждения военного министерства».
Порт Гудзон, несколько южнее по реке, был захвачен генералом Банксом. В рапорте значились 6 тысяч пленных, 51 пушка, 5 тысяч ружей. Грант отпустил свои 30 тысяч с лишним пленных по домам. Он был уверен, что они слишком устали от войны, чтобы снова ввязываться в нее. Задержал он у себя генерал-лейтенанта Пембертона, любимца президента Дэвиса, 4 генерал-майоров, 15 бригадных генералов, 80 штабных офицеров.
8 июля Мид написал Галлеку: «Думаю, что самое решительное сражение произойдет в ближайшие дни». Через два дня он получил совет Галлека: «Лучше не торопиться с генеральным сражением. Соберите раньше все свои силы, подтяните резервы и подкрепления». 12 июля Мид сообщил Галлеку, что собирается на следующий день атаковать неприятеля, «если что-нибудь непредвиденное не помешает». Он понимал, что промедление даст возможность усилиться противнику. Телеграфист военного министерства Альберт Чэндлер рассказывал, что когда это сообщение пришло от Мида, Линкольн нервно зашагал по комнате, ломая пальцы рук.
Они будут готовы начать грандиозное сражение тогда, — сказал он, — когда противника и след простынет.
Прошел еще день. Галлек телеграфировал Миду: «Вы достаточно сильны, чтобы атаковать и разбить противника, прежде чем ему удастся закончить переправу своих частей. Действуйте в соответствии со своей личной оценкой положения и заставьте генералов выполнить ваши приказания. Не собирайте военных советов. Общеизвестно, что военные советы всегда уклоняются от решительных сражений. Подкрепления продвигаются к вам со всей возможной скоростью. Не дайте врагу ускользнуть». Характер телеграммы говорит о том, что составлял ее Линкольн, а не Галлек.
Однако еще накануне ночью Мид собрал генералов на военный совет. Выяснилось, что только два корпусных командира хотели драться.
— Они были в наших руках, — сказал он Хэю. — Нам нужно было только протянуть руку, и мы бы их схватили за горло. И все, что бы я ни говорил, что бы ни делал, не сдвинуло армию с места.
Уэллес винил главным образом главнокомандующего Галлека: «За весь период летней кампании я не увидел, не услышал, не получил никаких доказательств силы, таланта, воли или инициативы генерала Галлека. Он ничего не предложил, ничего не решил, ничего не сделал; только ругался, курил и почесывал свои локти».
15 июля 1863 года президент издал «Прокламацию благодарения». Союз штатов будет сохранен, его конституция защищена, мир и процветание установлены навечно. «Да будет известно, что день 6 августа мной назначен днем всенародного благодарения, молитвы и восхваления. Я приглашаю народ Соединенных Штатов собраться по этому случаю в обычных для него местах богослужения… и отдать должное всевышнему за изумительные его деяния в пользу нации…»
В день издания прокламации достоинству и величию правительства США был брошен вызов. Правительство пошатнули, загрязнили оскорблениями, создали угрозу самому его существованию. В крупнейшем городе страны возникли беспорядки, чинилось насилие.
13, 14 и 15 июля в Нью-Йорке толпы горожан и шайки грабителей принялись по заранее разработанному плану громить различные правительственные учреждения. Они выгнали начальника военной полиции из его кабинета, разломали барабан-вертушку, из которого вытаскивали фамилии очередных новобранцев, разорвали в клочки регистрационные книги и разный документы, полили все скипидаром, подожгли здание, прогнали прибывшую полицию и пожарных. Кроме мобилизационного бюро, сгорело 6 зданий. Толпы разгромили и сожгли еще одно мобилизационное бюро на Бродвее, разграбили близлежащие магазины, сожгли 12 домов, разбили стекла и двери дома республиканского мэра Опдайка, разграбили его имущество и в полночь сожгли дом генерального почтмейстера США Абрама Вэйкмана, предварительно разграбив имущество. Были сожжены здание паромной переправы, гостиницы, аптеки, магазины одежды, фабрики, салуны, хозяева которых отказывались бесплатно поить грабителей, полицейские участки, методистская церковь, протестантская миссия, сиротский приют для черных детей.
Из арсенала прогнали 40 полицейских и 15 вооруженных рабочих, убив при этом пятерых, захватили мушкеты и патроны, затем арсенал подожгли. Ежедневно эти шайки вешали по три негра; был повешен на фонарном столбе капитан 11-го гвардейского полка штата; негритянское население бежало из города. Были воздвигнуты баррикады на нескольких улицах. Бунтовщики распевали песни вроде: «Мы повесим старика Грили на ветвях закисшей яблони и отправим его прямо в ад»; орали: «К черту мобилизацию и войну!» и «Передайте старине Эйбу, пусть-ка приедет в Нью-Йорк!»