Линни: Во имя любви
Шрифт:
Затем я прошлась по лагерю. Не только мне не спалось — в одной из палаток хныкал ребенок, из другой доносились мужские голоса, из третьей — приглушенный плач. Из сумрака беззвучно появилась небольшая белая собака. Она было ощетинила загривок, однако, обнюхав мои ноги, убежала прочь, высоко подняв хвост, исполненная собственного достоинства. Почему-то, после того как собака меня признала, я почувствовала себя здесь как дома, чего никогда раньше не случалось, ни в Ливерпуле, ни в Калькутте, ни даже в Симле.
В конце концов я добралась до лошадиного загона. Меня тянуло сюда словно магнитом. Прижавшись
Он сидел на толстом одеяле, прислонившись спиной к кедру. Рядом с ним на земле лежал брошенный чапан [36] . Неужели он услышал, как я звала его?
36
Чапан — мужской и женский верхний кафтан из ткани, иногда на меху, у народов Средней Азии.(Примеч.перев.)
— Ты молишься о своей подруге? — спросил он.
Сначала я испытала облегчение, затем едва не сгорела со стыда. Мои мысли были слишком эгоистичными.
Я по-прежнему стояла у ограды. Лица Дауда видно не было, я смогла разглядеть только его вытянутые ноги в сапогах.
— Ты скучаешь по своему мужу, — заметил он. Он утверждал, а не спрашивал.
Я так устала от лжи и от секретов.
— Я тоскую по своей подруге и оплакиваю ее. Ее смерть как… как камень вот здесь, — я показала на свою грудь. «Но мне безразлично, увижу ли я когда-нибудь своего мужа», — хотелось мне сказать. Решение высказать свои мысли все крепло. — Но я не скучаю по своему мужу, — произнесла я вслух.
Я никогда не скучала ни по кому, кроме своей матери. Это чувство было мне знакомо. Но хотелось ли мне когда-нибудь находиться рядом с мужчиной, чтобы чувствовать его запах? Нет. Я подошла чуть ближе к одеялу, пытаясь рассмотреть лицо Дауда.
Неожиданно он поднялся, и я отступила назад.
— Ты должна вернуться в палатку Махайны, — сказал он.
Я хотела остаться с ним. Именно на это я и надеялась, когда пошла к загону.
Я скрестила руки на груди. Меня била дрожь, однако холодно не было.
— А почему ты не в палатке? — спросила я.
— Мне больше нравится спать под открытым небом. И я люблю быть возле лошадей, — ответил Дауд.
Он сделал шаг вперед, подобрал чапан и дал его мне.
Я взяла его и накинула на плечи. Он был теплым, связанным из разноцветных ниток, и от него пахло дымом.
— Тебе лучше уйти, — сказал Дауд, однако подошел еще ближе. Я смотрела на него во все глаза.
— Иди, Линни Гау, — произнес он.
Когда я услышала свое имя, чувства захлестнули меня с такой силой, что я повернулась и побежала прочь, через лагерь с палатками, встревожив собак.
Весь следующий день я работала рядом с Махайной, испытывая благодарность за то, что она не заговаривала со мной в присутствии Бхослы. Мне не
Наконец Бхосла ушел, переодетый в чистую одежду, прихватив с собой мешок с вещами и огромное количество еды. Махайна сразу же начала напевать и болтать, я отвечала ей, однако продолжала думать о власти, которую Дауд имел надо мной.
Все мужчины, которых я знала, всегда чего-то хотели от меня: нескончаемый поток клиентов; Рэм, которого интересовали легкие деньги, заработанные мной; Шейкер, нуждающийся в любви; Сомерс, желающий получить наследство и скрыть свое истинное лицо. Все они меня использовали. Использовали, словно вещь.
Дауд не хотел ничего: кажется, он ни в чем не нуждался. Он был самодостаточным человеком. Он ничего от меня не ожидал, ни о чем не спрашивал, с ним мне не было нужды лгать о своей жизни, что я делала с тех пор, как Шейкер привел меня в свой дом на Уайтфилд-лейн. Я так устала притворяться перед всеми, кого встречала, — сначала в Ливерпуле, затем в этом неестественном подобии Англии, созданном на чужой земле.
Здесь, в Кашмире, я наконец могла быть сама собой. Никого не интересовали мое прошлое или мои поступки, и меньше всех — Дауда. Я чувствовала, как открываюсь, как отодвигаются ржавые засовы, со звуком, похожим на хлопанье крыльев взлетающих птиц.
Я открылась. Разумом, телом и сердцем. И знала, как поступлю. В прошлом я совершала отчаянные поступки, чтобы спастись, чтобы выжить, скрыть свое прошлое и добиться признания. Раньше выбор всегда был трудным и чреватым последствиями. На этот раз я приняла решение легко, не испытывая сомнений.
На следующий день я пошла к лошадиному загону, вернула чапан Дауду и принесла ему поесть. Предложив ему рагу из кролика, приготовленное Махайной, и речную воду во фляге, я почувствовала себя увереннее — ведь я что-то ему давала. Он взял миску и сел на верхнее бревно ограды, чтобы поесть. Я стояла и смотрела на лошадей. Закончив с едой, Дауд запрокинул голову, чтобы напиться из фляги. Глядя на его кадык, движущийся вверх-вниз, я обмякла, в голове словно зазвенело.
Вернув мне миску и флягу, Дауд спрыгнул с изгороди и посмотрел мне в лицо.
— Ты хорошо здесь устроилась? — спросил он.
Я кивнула. Мне хотелось, чтобы он назвал меня по имени.
— Я думал, женщина ференгхи будет вести себя совсем не так, как ты.
Я сделала глубокий вдох.
— Я не такая, как остальные мэм-саиб. Я только притворяюсь одной из них.
Он облокотился на ограду.
— Зачем ты это делаешь?
— Я росла совсем не так, как они. У меня постыдное прошлое, которое приходится скрывать.
Дауд смотрел на меня, не сводя глаз. Заржал конь, вскрикнул чей-то ребенок.
— Я видел печаль в твоих глазах, — сказал Дауд. — Она меня удивила. Это из-за твоего прошлого?
Его глаза были почти черными.
— Да. Я ненавижу свое прошлое. Я стыжусь его. — С ним было так легко говорить.
— Быть может, ты должна погасить огонь этих старых воспоминаний? Продолжая гореть, они забирают у тебя слишком много сил. Зажги новые огни. Сегодня имеет значение не твое прошлое, а то, что ты сделаешь в будущем. Новый огонь.