Линни: Во имя любви
Шрифт:
— Благодарю вас, миссис Уотертоун, — сказала я, — за все ваши хлопоты и за ваши молитвы. Мне они действительно понадобятся.
Затем, так как я многим была ей обязана, я произнесла слова, которые она, несомненно, хотела услышать:
— Вы были для меня как мать, и я никогда не забуду ваше доброе отношение.
Тут она окончательно разрыдалась, прижимая меня к себе и гладя по волосам. Затем тихо произнесла, так, чтобы никто не мог услышать:
— Позвольте мне сказать то, что сказала бы вам ваша мать. Прячьте ваш… ну, вы знаете, ваш… — она незаметно коснулась выреза моего платья, — под ночной сорочкой. Если вы сразу покажете это
— Я так и сделаю.
Словно я вообще могу чем-либо шокировать Сомерса Инграма. Все равно он никогда не узнает о шраме.
— Спасибо за мудрый совет, миссис Уотертоун.
Затем мы с Сомерсом поднялись в роскошный церемониальный паланкин с шелковыми занавесками и покрытыми серебром шестами и отправились обратно на улицу Алипур, в холостяцкую квартиру Сомерса — остальные молодые джентльмены временно съехали, — где мы должны были жить, пока мой муж не найдет для нас дом.
Я была измучена церемонией и необходимостью целый день изображать из себя взволнованную, застенчивую невесту. Сомерс был очень пьян, хотя пока что держался на ногах. Когда чапраси провел нас в дом, навстречу вышли кансане и невысокая женщина, которые, видимо, нас ждали. Женщина опустилась на колени у моих ног в ритуальном приветствии. Она была одета в простое белое сари с синей окантовкой.
— Это твоя айя, Линни, — сказал Сомерс заплетающимся языком.
Женщина поднялась и встала передо мной, все еще не поднимая головы.
— Я иду спать, — сообщил Сомерс. — Она покажет тебе твою комнату. Полагаю, твои вещи уже доставили.
Он не мог сосредоточить на мне взгляд и пьяно моргал.
Я кивнула. Хотя я и знала, что не интересую его в физическом плане, однако неожиданно почувствовала странную грусть. Сейчас я бы предпочла бессмысленную близость опустошающему одиночеству.
— Тогда спокойной ночи, — сказал мой муж и зашагал нетвердой походкой по коридору. Его кансане следовал за ним, вытянув руки, словно собирался поймать его в случае, если Сомерс упадет.
Мы с айей молча стояли, пока я не вспомнила, что она ждет от меня указаний.
— Пожалуйста, отведи меня в мою комнату.
Она развернулась и мягко затопотала босыми ногами в направлении, противоположном тому, в котором направился Сомерс. Айя открыла дверь в тускло освещенную несколькими свечами спальню и, все еще не говоря ни слова, помогла мне раздеться и надеть ночную сорочку, а затем расчесала мне волосы. После этого она принесла душистой воды, чтобы обмыть мне лицо, руки и ноги. Затем айя разостлала постель и, когда я легла в нее, накрыла меня одеялом и опустила москитную сетку. Если она и считала странным то, что юная невеста проводит свою первую брачную ночь в одиночестве, то ничем себя не выдала.
— Ты говоришь по-английски? — спросила я.
Впервые айя взглянула мне в глаза сквозь частую сетку, и я услышала несмелое: «Да, немного». Ее голос оказался тихим и мелодичным. Из темноты за окном раздался далекий вой шакала и последовавший за ним лай бродячих собак.
— Мэм-саиб желает, чтобы я осталась?
Я моргнула, услышав свой новый титул.
— Да, — сказала я ей, отворачиваясь. Мои глаза обожгли слезы. Я снова задумалась о том, что не давало мне покоя уже две недели: правильный ли я сделала выбор?
— Да, пожалуйста, останься, — повторила я твердым голосом, не поворачиваясь
Но когда женщина задула свечи, мое бездонное одиночество стало еще глубже. Айя бесшумно устроилась на циновке в углу комнаты.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Малти.
— У твоего имени есть какое-нибудь значение?
Какое-то время она молчала, затем тихо произнесла:
— Это такой маленький цветок. Очень маленький и очень красивый.
— О.
Воцарилась тишина. Затем я заговорила снова:
— Хотя все называют меня Линни, мое настоящее имя — Линнет. Это такая птичка. Тоже маленькая.
— Очень хорошо, мэм-саиб.
И так мы лежали вместе в темноте — маленький индийский цветок и маленькая английская птичка.
Глава двадцать третья
Наша супружеская жизнь началась спокойно. В первый день Сомерс сообщил мне, что я должна устраивать приемы два раза в неделю и принимать все присланные нам приглашения. Пары, приходившие к нам на званые обеды, кажется, страстно желали, чтобы их включили в список приглашенных, — все-таки мистер Сомерс Инграм занимал высокое положение, и теперь, когда он наконец женился и мог устраивать у себя приемы, многие хотели погреться в лучах его славы.
Работа моего мужа мало меня заботила: мы оба совсем не интересовались тем, как каждый из нас проводит время, хотя иногда Сомерс возвращался таким уставшим, что становилось ясно — он несет большую ответственность.
Составлять меню и давать указания повару оказалось несложной и совсем не утомительной задачей. На званых вечерах нам с Сомерсом приходилось изображать идеальную супружескую пару. Мы оба были великолепными актерами. Иногда, улыбаясь ему через акр ослепительно белой шелковой скатерти и сверкающего при свете свечей столового серебра и слушая смех наших гостей, я почти верила, что мы действительно такие, какими стараемся казаться. Сомерс был просто очарователен в обществе, и я чувствовала, как меня окутывают яркие лучи его обаяния. Но когда за последним гостем закрывалась дверь, очарование исчезало и Сомерс уходил в свою спальню, прихватив с собой бутылку. Я возвращалась в свою комнату, вдруг осознав, что у меня затекла шея, а лицо болит от маски, которую я постоянно должна была носить.
Временами, когда я была слишком уставшей, моя маска сползала. Сомерс первым замечал это и бросал на меня строгий взгляд. Думаю, через некоторое время остальные тоже стали обращать на это внимание: часто, когда я сидела со своей стороны стола, все головы были повернуты к Сомерсу, словно меня не было в комнате.
После одного особенно утомительного вечера Сомерс повернулся ко мне, и я застыла, ожидая выговора.
— Ты сегодня, наверное, очень устала, Линни? — спросил он неожиданно тихим голосом.
Я кивнула.
— Да, очень. Это было заметно?
Он говорил со мной почти с уважением, и я постаралась ответить ему тем же.
— Я правда очень старалась, Сомерс. Но майор Коутон так много говорил, что через некоторое время стало очень тяжело изображать интерес к его рассказу.
— Мне сегодня тоже нелегко пришлось, — сказал мой муж со вздохом.
Я неожиданно почувствовала к нему симпатию, так как мы впервые пришли к соглашению, и коснулась его рукава.
— Нам обязательно принимать у себя так много людей и делать это так часто?