Лион Измайлов
Шрифт:
В принципе, с этого и начинать надо было. С того, что Володя Синичкин собрался в отпуск на юг. Взял билеты на поезд и пришел на перрон со своей мамой, которая пришла его провожать. Но хотелось как-то побольше рассказать о характере Володи, вот я с этого начал, потому что потом возможности может не быть. И самое главное, хотелось как следует сказать о похожести В. Синичкина на Л. Куравлева. И о том, что ничего хорошего эта похожесть В. Си-ничкину не приносила и в будущем не предвещала. То есть, будь он другим человеком, он бы под это дело такое мог накрутить.
А что? Выдавал бы себя за знаменитого актера, ходил бы бесплатно в кино, брал бы билеты куда угодно без очереди. Или, допустим, знакомился с красивыми девушками на улице, а затем, благодаря
Но ничего этого Володя делать не мог по причине своей честности, порядочности, скромности и других качеств, так казалось бы устаревших в наш быстротекущий бурный и эгоистический век. Но это только казалось. Потому что, как узнал В. Синичкин, изучая биографию своего двойника, сам Л. Куравлев, по отзывам современников, тоже был наделен этими качествами и свою популярность в корыстных целях не использовал. Это в какой-то степени примиряло В. Синичкина с Л. Куравлевым, но не полностью, потому что популярность этого артиста росла, а вместе с нею росли и неприятности В. Синичкина. То есть ему, Синичкину, просто уже не давали прохода на улице. Люди хлопали его по плечам, заговаривали, обсуждали с ним сильные и слабые стороны сыгранных им ролей, приглашали выпить, обижались, когда он отказывался, и даже иной раз обижали его самого, говоря такие слова, как «зазнался», «от народа отрываешься» или «смотри, Ленька, дофикстулишься».
А вскоре дошло дело до того, что не только незнакомые, но и хорошо знакомые люди стали называть его просто Куравлевым. Так и говорили на работе: «У Куравлева спроси». Или, допустим, говорят, говорят, да вдруг и выскажутся: «А Куравлеву все одно, что в лоб, что по лбу». Или клиентки Синичкина, перезваниваясь между собой, говорили: «Встретимся у Куравля в три часа дня».
Вы, конечно, уже догадались, кем работает наш многострадальный В. Синичкин. Работает он и по сей день дамским парикмахером. При этой хитроумной и близкой к человеческим слабостям профессии остается он вполне приличным человеком. Никаких чаевых он не берет, то есть, конечно, в ящике его полно всяких шоколадок, сигарет, зажигалок, брелоков и прочей дряни, от которой отвертеться невозможно, но Синичкину это все ни к чему, ибо он не курит, шоколад не ест, а брелок ему подарила мама, так что другого ему и не надо. А всю эту ерунду Синичкин опять раздаривает своим клиенткам, так что получается у него в ящике вроде бы обменный фонд. Вот и выходит, что он, Синичкин, еще и не жадный. То есть какой-то идеализированный Синичкин. И честный, и благородный, и скромный, и нежадный, и нетщеславный. Такой человек обязательно должен иметь какой-то крупный недостаток. И этот недостаток у Синичкина есть, он, Синичкин, очень любит работать. Он так делает прически, будто в последний раз в жизни. Естественно, человек с такими данными должен быть несчастен. Так и есть. От него, от Синичкина, сбежала жена. Не то чтобы ушла или уехала, нет, именно сбежала. И заметьте, по какой-то смехотворной причине — от ревности. Кого она ревновала? Синичкина. Человека, который не то что женщину, муху пальцем не тронет. Но не забывайте, кем работает Синичкин. Он работает дамским парикмахером — это раз. Второе — он похож на знаменитого артиста. И третье — он не так уж плох, этот Синичкин.
Все это, вместе взятое, вполне может довести до крайности ревнивую женщину. И если бы он, Синичкин, действительно с кем-нибудь интрижку завел, жена бы узнала и клялась, что простит ему. Только бы узнать. Нет, ни на чем она его подловить не могла. Он ни с кем из своих клиенток не встречался. Это ее и доконало. Доведенная его честностью до отчаяния, она бросила его и сбежала. С кем? Как вы думаете? Вот я вам скажу, судьба все-таки преподносит людям сюрпризы. Она ревновала дамского мастера и вышла замуж за врача-гинеколога. Вот у нее теперь жизнь!
Однако не будем отклоняться от темы. Был, получается, наш Синичкин несчастен и угнетен, с одной стороны, побегом жены, а с другой стороны —
Однажды был он в Доме литераторов, куда пришел по одному из билетов, присылаемых ему регулярно женой одного известного писателя. Сам писатель на разные мероприятия не ходил, а жену пропускали и так без билетов.
Сидел он в кафе, ожидая начала вечера, как вдруг кинулся к нему человек и закричал:
— Валька, Валька!
Увидя недоуменный взгляд, запричитал человек еще громче:
— Ты что, придурок, не узнаешь меня?
— Я не Валька, — обиженно сказал Синичкин, — я Владимир.
— Да брось ты, Вальк, хватит выеживаться, тебя только с Куравлевым спутать можно.
И тут понял Синичкин, что не один он такой — есть и другие люди, похожие на Л. Куравлева. И есть люди, похожие на Смоктуновского, на Магомаева, на Лещенко. И среди них есть те, которые прекрасно себя чувствуют, а есть и другие, такие, как Синичкин. Так что дело не в похожести, а в характере. Это его несколько успокоило. И таким вот, уже привыкшим к своим недостаткам, он, Владимир Синичкин, и явился на Курский вокзал в сопровождении своей мамы с целью сесть в поезд и приехать на юг в дом отдыха.
В купе, кроме Володи, был всего один пассажир. Мама рассказывала Володе, что она положила ему из съестного, и называла сына по имени, чтобы сосед по купе, глаз с Володи не сводивший, понял, что это никакой не Куравлев, а ее сын, Володя Синичкин.
Надо добавить, что для нее он был Володя, а для окружающих давно бы пора ему быть Владимиром Сергеевичем. Но, увы, никто его так не называл, а называли все Володей. Есть такие люди, с обликом которых никак не вяжется обращение по имени и отчеству. Простое открытое лицо, ясная улыбка, чистые глаза.
И вот уже расцеловались мать с сыном, и махала мама на прощание с платформы, и даже слезу пустить хотела, но вовремя вспомнила, что не на войну ведь, а в отпуск. Тронулся поезд, прибавили шагу провожающие, замелькали вагоны пригородных электричек, стали уменьшаться, а потом исчез совсем вокзал, обернулся Володя к соседу по купе, а у того уже стол накрыт.
На столе стояла уже открытая и початая бутылка коньяка, лежала ножками вверх вареная курица, а вокруг нее помидоры, огурцы, зеленый лук и в стороне сиротливо две бутылки минеральной воды, заготовленные предусмотрительным железнодорожным начальством.
— Прошу к столу, товарищ Леонид, — гостеприимно сказал сосед по купе, эдакий крепыш, еще до отпуска загоревший до середины лба, выше, видно, мешала кепка или скорее тюбетейка. Кепка такой резкой границы не дает.
— Прошу к столу, товарищ Леонид, — твердо повторил сосед, — чем богаты, тем и рады.
Ну что было делать бедному парикмахеру. Смотреть на все эти прелести и, глотая слюну, отказываться? Забиться в свой угол, читать фальшиво сосредоточенно книгу, а часа через два, совершенно изнемогая от голода, достать мамины котлетки и бутерброды с сырковой массой или же уйти в ресторан, напиться там, а затем прийти и устроить скандал, потому что надоело, надоело… Нет, конечно, нет. Надо принять приглашение, сесть, согласившись с тем, что ты актер, ну хотя бы на время обеда. А потом, потом… Но не такой человек Володя Синичкин. Не может он просто так согласиться и не может он просто так отказаться. И потому потупил глаза наш бедный парикмахер и сказал:
— Извините, я не Леонид.
— Да ладно тебе, не Леонид. Да когда я у нас на Алтае расскажу, что я с самим Куравлевым водку пил. Да меня, если хочешь знать, да у нас, если хочешь знать, ты любимый артист. А знаешь после какого фильма? «Живет такой парень». Да если я расскажу, что пил с тобой водку…
— Коньяк, — вдруг ни с того ни с сего произнес Синичкин.
Сосед аж оторопел.
— Ну коньяк… А ты что же, водку любишь?
— Да нет, мне все равно. Просто я не Леонид, понимаете, зовут меня Владимир.