Лион Измайлов

Измайлов Лион Моисеевич

Другие, те, кто не были его клиентами, смотрели на него снизу вверх и заискивали, они пытались завлечь его в свои сети, но Синичкин чувствовал, что они преследуют определенные меркантильные интересы, а именно, стать его клиентками.

Была, правда, и другая категория женщин, которые разговаривали с ним на равных. Но это были женщины-парикмахеры. И они не вызывали у Синичкина никаких эмоций, кроме производственных. В них для Синичкина не было никакой загадки, а смотрел он на них не как на женщин, а как на товарищей по работе. Впрочем, и они смотрели на

него не как на мужчину, а как на товарища по работе.

Вот так и получилось, что Синичкин был одинок, жил в однокомнатной квартире, походил на артиста Л. Куравлева, а в данный, описываемый момент ехал в дом отдыха «Спартак» без путевки и паспорта.

Оставшись один на один с Синичкиным, Семенов сам немного помучил его за обедом. Он обстоятельно выяснил, почему в фильме «Мы, нижеподписавшиеся» он, Л. Куравлев, так долго терпел приставания Олега Янковского к жене Куравлева артистке Муравьевой. Никто не спорит, он, Янковский, конечно, артист хороший, но это же не значит, что можно приставать к чужим женам.

— Он же не знал, что это моя жена, — лениво возражал Синичкин.

— Не, не знал, — петушился Семенов, — но ты-то знал, что это твоя жена.

— Нет у меня жены, — сказал Синичкин грустно, — сбежала она от меня.

— И правильно сделала, — сказал Семенов. — Какая жена такое вытерпит. Ее, понимаешь, посторонний мужчина прихватывает, а он сидит и кашляет. Тоже мне, кашлюн нашелся.

Но видя, что «Куравлев» не в духе, Семенов, побурчав немного, оставил любимого артиста в покое.

И вот наконец южный город с его запахами неведомых растений, шашлыка, ткемали и еще чего-то горного, возбуждающего и жизнеутверждающего. Загорелые женщины, толпа местных жителей, предлагающих комнаты совсем рядом с морем, базаром, горами и всеми прочими удобствами.

Автобусы, на которых противными голосами зазывают санаторных отдыхающих, таксисты, комплектующие пассажиров по принципу «по одной дороге, но в разные стороны».

А вот и наш герой — В. Синичкин под покровительством Семенова усаживается в такси, и трудно поверить, но вдвоем едут в одной машине. Видно, надоело таксомоторному диспетчеру ничего не делать, и пришлось таксисту ехать всего лишь с двумя пассажирами в сторону дома отдыха «Спартак». Семенов радовался жизни, хлопал Синичкина по коленям, а Синичкин пребывал в тяжелых раздумьях.

— Ну что, — подтрунивал над ним Семенов, — теперь небось не станешь говорить, что не артист. Володькой небось не назовешься. Будешь как миленький Куравлевым. Иначе — хана.

— А вы бы не радовались чужому несчастью, а помогли лучше.

— Тоже мне несчастье, — засмеялся Семенов, но, увидев мрачное лицо Синичкина, все же подбодрил: — Ты, парень, не боись. Все будет хоккей. Со мной не пропадешь. А ты уж если так от публики бережешься, так надел бы очки темные.

— И правда, — вспомнил Синичкин и нацепил себе на нос чудовищного вида светозащитные очки.

— Ну ты даешь, — развеселился Семенов. — Трофейные, что ли? У нас такие лет сорок не выпускают. Может, это для плавания лучше или для

газосварки. Может, артиста в тебе и не признают, но как шпиона могут арестовать.

Синичкин молчал, смотрел в окно. Доехали до дома отдыха. Семенов оставил Синичкина у административного корпуса и забежал внутрь. Что уж он там говорил, неизвестно, но только когда Синичкин потом вошел в корпус, с ним почему-то разговаривали шепотом. Женщина с крашеными буклями говорила, озираясь:

— Не волнуйтесь, товарищ Куравлев, мы вам верим. Пришлют путевочку, тогда и оформим. А мы вас тем временем в отдельный номерочек, чтобы никто не тревожил.

— Нет, — сказал Синичкин, вспомнив, что номер у него двойной. — Нет, я хотел жить с товарищем Семеновым, если, конечно, можно.

Среди администрации пошел шепот:

— До чего же скромный.

— Вот молодец.

— Вишь, с народом хочет побыть.

И Семенов, гордо улыбаясь, пробасил:

— Э-т-та по-нашему. Уважаю, — взял чемодан Синичкина и направился в сторону жилого корпуса.

А Синичкину ничего другого не оставалось, как схватить тяжелый семеновский чемодан и потащить его вслед за Семеновым. Регистраторша шла следом и говорила:

— Вы только не волнуйтесь. Никто, кроме вас, меня и товарища Семенова, ничего знать не будет. Все так и будут думать, что вы это не вы. А вы в очках и все в секрете. Только вы, я и Семенов.

Но у двери корпуса она вытащила из кармана кучу открыток и попросила «Куравлева» дать автографы для главврача, повара, истопника, сестры-хозяйки и брата сестры-хозяйки. Все они, естественно, уже знали о прибытии в дом отдыха Леонида Куравлева.

Синичкину оставалось только молчать и подписывать открытки. А что ему было делать? Говорить, что он Синичкин? Без путевки и паспорта. Ночевать на вокзале? Но и там бы его нашла милиция. Без паспорта докажи, что ты Синичкин, а не верблюд. Можно было, правда, снять дня на три комнату вблизи всех мыслимых удобств и подождать, пока почта не принесет документы. Но Синичкин уже на все махнул рукой, доверившись Семенову. То есть так же, как когда-то с институтом, пошел на компромисс со своей совестью. Забыв на некоторое время, чем это может грозить совестливому человеку. Эх, была не была! Что будет, то и будет! И все, конечно, было: через час весь дом отдыха уже знал, что приехал артист Леонид Куравлев.

За ужином вся столовая украдкой поглядывала в сторону популярного артиста.

Официантка Надя, заглядевшись, наложила Синичкину столько гарнира, что съесть его Синичкин смог бы за сутки. Хорошо, что рядом был Семенов и ему на это потребовалось целых пятнадцать минут. Народ перешептывался, передавая друг другу по секрету, что это артист Куравлев, который не хочет, чтобы кто-нибудь знал, что он артист Куравлев, и потому называет себя Владимиром Синичкиным. Этому перешептыванию способствовало то обстоятельство, что соседи по столу, муж и жена, представились Синичкину и Семенову, а Синичкин в ответ тоже представился: «Владимир». Это сразу стало предметом обсуждения.