Лирика Древнего Рима
Шрифт:
Вижу, в жилище мое тихой стопою вошел;
25 Лика прекрасней его даже древние дни не видали,
И человеческий дом гостя такого не знал.
Пышные кудри лились на стройную шею, струились
Капли сирийской росы с благоуханных волос.
Весь он сиял, как Луна, дитя Латоны,262 сияет,
30 И розовело слегка снежное тело его.
Так у невесты, впервой приведенной к мужу младому,
Красит румянец
Так горит амарант, средь белых лилий вплетенный,
Светлого яблока так осенью пурпур горит.
35 Шел он, и вкруг его ног струилась длинная палла,
И покрывала она светлое тело его.
Редкой работы была из золота и черепахи
Лира, которую он левой рукою держал.
Сразу, представ предо мной, он плектром из кости слоновой263
40 Струн коснувшись, запел звонко отрадную песнь.
Но, прекративши затем перекличку напева и пальцев,
Сладостным голосом речь молвил печальную он:
«Здравствуй, любимец богов: к доподлинно чистым поэтам
Вакх, Пиериды и Феб милости вечной полны.
45 Но ни Вакх, что Семелой рожден, ни искусные сестры
Не в состоянии знать тайну грядущих часов.
Мне же дозволил отец264 открывать веления рока:
Видят далеко в веках зоркие очи мои.
Сих прорицаний слова принимай за чистую правду,
50 Ибо у Кинфия,265 знай, истина льется из уст.
Та, что тебе дорога и дороже, чем матери дочка,
Чем молодая жена страстному мужу ее,
Ради кого ты мольбой властителей неба тревожишь,
Та, что мешает тебе дни без тревог проводить
55 И, когда сон своим темным плащом тебя покрывает,
Мучит напрасно толпой лживых видений ночных,
Та, кого песни твои за красу прославляют, — Неэра
Предпочитает себе мужа другого найти;
Душу преступную ей томят иные мечтанья:
60 Твой добродетельный дом скучен Неэре твоей.
О, безжалостный род, вероломное женское племя!
О, пусть неверной жене гибель измена несет!
Все же смягчится она: изменчиво женское сердце;
Только со страсной мольбой руки ты к ней простирай.
65 Грозный Амур научил презирать и труды и лишенья,
Грозный Амур приучил стойко побои сносить.
Некогда сам я пас Адмета белое стадо.
И не для шутки пустой сложен об этом рассказ:
Помню, не стало уж сил мне тешиться звонкой кифарой,
70 Струнам певучим я в лад голосом вторить не мог,
Но без конца в эти дни играл на пастушеской дудке,
Я — Юпитера сын, гордой Латоны дитя.
Нет, ты не знаешь любви, о юноша, если не можешь
Злую терпеть госпожу, брачные цепи носить;
75 Так не смущайся же впредь обращаться к жалобам нежным:
Сердце жестокое ты слезной мольбою смягчишь.
Если же в храмах святых оракулы правду вещают,
То от лица моего вот что ты ей предскажи:
«В этом супружестве, знай, тебе посылает сам Делий
80 Счастье: пора перестать мужа иного искать».
Молвил — и сон отлетел, и всей грудью глубоко вздохнул я.
О, если б мне не видать столько печали и зла!
Мог ли я думать, что ты взаимные клятвы нарушишь
Иль что проступок такой в сердце гнездится твоем:
85 Ведь не пучины тебя пустынного моря родили,
И не Химера, чья пасть мечет жестокий огонь,
И не собака из бездн,266 с обвитой гадами шеей,
С грозной тройной головой, с жалами трех языков,
Ведь не Скиллой, чей стан оплетен свирепыми псами,
90 Или не хищною ты львицей была зачата;
Ты не на Скифской земле родилась, не на Сирте коварном,267
Но в утонченном дому, где не злодеи живут, —
Мать, превзошедшая всех добротою своей несказанной,
Мягкосердечный отец, с кем не сравнится другой.
95 Пусть эти страшные сны мне бог ко благу направит,
Теплым дыханием Нот их без следа разнесет!
Вас полонили, друзья, ключевые этрусские воды,
Воды, к которым пути в знойные дни не ищи;
В дни же, когда земля весенним пурпуром блещет,
Байским священным струям не уступают они.268
5 Мне ж Персефона, увы, недобрый час предвещает;
Сжалься, богиня, молю, — юность невинна моя!
Доброй Богини святых радений, мужам недоступных,
Я не пытался открыть, дерзким желаньем смущен,
Не наливала рука в стакан смертоносных напитков,
10 Я роковых порошков не подсыпал никому;
Не поджигал по ночам святотатственным пламенем храма,
Не волновал никогда сердце преступной мечтой
Или, в безумной душе замышляя злодейскую распрю,
Бреда кощунственных слов не возносил на богов.
15 Не осквернила еще седина мои черные кудри,
И не подкралась ко мне старость походкой хромой.