Лирика Древнего Рима
Шрифт:
Чтобы ты сох и бледнел лишь от томленья по мне.
Я ж, когда горькую ночь приводит томительный вечер,
30 Страстно целую в тиши твой позабытый доспех,
Жалуюсь я, что твой плащ постели моей не закроет
И не поют для меня птицы, предвестницы дня.
В долгую зимнюю ночь над лагерной пряжей тружусь я,
Тихо на ткацком станке тянется тирская шерсть.
35 Знать я хочу, где течет Аракс, покоряемый
Много ли миль без воды скачет парфянский скакун;
Принуждена изучать я по картам раскрашенным страны,
Всё, что премудрый творец вырастить там порешил, —
Где цепенеет земля от морозов, где сякнет от зноя,
40 Или какие ветра парус в Италию мчат,
Рядом со мною — сестра да кормилица, с горя бледнея,
С клятвой твердит: лишь зима так задержала тебя.
Как Ипполите везло! Доспех обнаженные груди —
Варварке — ей покрывал, голову нежную — шлем.
45 О, если б воинский стан был открыт и для женщины Рима!
Верной подмогой тебе я бы в походе была.
Скифские горы меня задержать не могли бы, хоть крепкий
Волею бога до дна реки сковал бы мороз.
Сила любви велика, а тем боле к законному мужу:
50 И раздувает огонь этот Венера сама.
Что же мне в том, что горит твой пурпур пунийским багрянцем,
А на руках у меня — камни чистейшей воды?
Глухо вокруг всё молчит, лишь привычной рукой приоткроет
Только в Календы одни ларов служанка моя.
55 Кравга, собачка моя, заскулит — вот мое утешенье:
Вместо тебя лишь она греет мне ночью постель.
В храмы ношу я цветы, покрываю ветвями распутья,
И можжевельник трещит в старом у нас очаге.
Если сова закричит, усевшись на крыше соседней,
60 Или запросит вина скудный светильник ночной,
То предвещает сей день закланье молочной овечки,
И, подпоясавшись, ждут свежей поживы жрецы.
Славой, молю я, не льстись взойти на бактрийскую крепость
Или, вождя победив, снять раздушенный наряд
65 В час, когда пращи начнут метать свинцовые ядра
И с обращенных коней лук вероломный звенит.
Но да смиришь ты скорей питомцев парфянского царства
Да понесешься с копьем вслед за победным конем.
Ввек нерушимо храни обеты нашего ложа:
70 Лишь под условьем таким жду я обратно тебя.
И, принеся твой доспех по обету к воротам Капенским,
Сделаю надпись: «Жена дар сей за мужа внесла».
Буду
Петь и захваченный в плен древний Юпитера храм.
В роще тенистой была плющом сокрыта пещера,
Там, где плеск родников с шумом сливался дубрав, —
5 Тихий Сильвана приют, куда овец зазывала
Часто в полуденный зной ласковым звоном свирель.
Татий источники те обнес частоколом кленовым
И, наваливши земли, лагерь надежный возвел.
Чем в эту пору был Рим, когда рядом Юпитера скалы
10 Звуком протяжным своей дудки курет585 оглашал?
Там, где диктуют теперь областям покоренным законы,
Римскую площадь копьем воин сабинский стерег.
Горы служили стеной; где теперь сенат и комиций,
Там из источника пил некогда конь боевой.
15 Воду богине брала отсюда Тарпея; но деве
Голову обременял глиняный тяжко кувшин.
Разве довольно одной было смерти для девы преступной,
Что захотела твои, Веста, огни осквернить?
Татий пред ней гарцевал на поле песчаном, красуясь
20 Пестрым оружьем, припав к холке буланой коня.
Так поразил ее вид и царя и царских доспехов,
Что опустила она руки и выпал кувшин.
Часто винила она напрасно Луну за предвестья
И говорила: «Иду волосы в речке омыть»;
25 Часто носила благим серебристым лилии нимфам,
Чтоб не пронзили лицо Татия римским копьем,
И возвращалась в туман Капитолия с дымом вечерним,
Руки себе изодрав на ежевичных шипах,
И на Тарпейской скале о ранах своих сокрушалась,
30 Ранах, которых простить близкий Юпитер не мог.
«Лагеря дальний огонь, и Татия в поле палатки,
И покоривший мне взор чудный сабинский доспех, —
О, если б пленницей мне остаться у ваших пенатов,
Пленницей, но моего Татия видеть лицо!
35 Римские горы, и Рим на их вершинах, и Веста,
Та, что позором моим будешь покрыта, — прости!
В лагерь пусть мчит мою страсть тот конь, которому Татий
Собственноручно всегда гриву направо кладет.
Диво ль, что Скилла волос отца своего не щадила
40 И превратились в собак белые чресла ее?586
Диво ль, что предан был брат с головою рогатого зверя587