Лиса в курятнике
Шрифт:
И цесаревич поднялся.
За спину взялся, потянулся со стоном...
– Сорвали?
– Авдотья то ли не понимала, кого перед собой видит, то ли трепета должного не испытывала.
– Медвежьим жиром надо мазать. Помнится, меня когда жеребец наш сбросил, тоже целители баили, что встать не встану, ходить не хожу... только шиш им.
Шиш она и скрутила, а заодно уж змею через плечо перекинула, будто та была не гадиною преогромных размеров, но меховым воротником. Помнится, одно время этакие длиннющие,
Ох и скандал же вышел.
– Папенька мне шаманку привез, а она - жир медвежий, с травами... я теперь его всюду вожу.
– Предусмотрительно, - оценил цесаревич.
– Так я...
– Буду благодарен...
– А с нею...
– Авдотья змею погладила, и темно-зеленые, будто из драгоценных камней выточенные, глаза благодарно прикрылись.
– Чего?
Змея потерлась о раскрытую ладонь, будто кошка, и выпустив раздвоенный язычок, кольнула им запястье.
– Не шали, - велела Авдотья.
– С ней... если вы не будете возражать... если не боитесь... она совершенно безопасна...
Вот Лизавета в жизни бы не поверила, что этакая тварюка - да еще немного и она человека заглотит целиком, не подавившись, - и совершенно безопасна.
– Было бы неплохо, если бы вы с ней... еще немного походили... посидели... прилегли, - цесаревич вздохнул тяжко.
– На ночь, скажем... и завтра. Она б остатки воздействия... убрала.
– На ночь, так на ночь, - спокойно сказала Авдотья.
– А теперь... чего? Или к себе идти?
– Идти, идти, - подтвердил тот самый чиновник, который чем дальше, тем более знакомым казался. Вот только Лизавета, как ни старалась, не могла припомнить, где же и когда видела этого более чем невзрачного человечка.
– А то еще расстроится ваш папенька. Помнится, характер у него еще тот... так что отдыхать. Всенепременно отдыхать.
И окинувши Лизавету насмешливым взглядом - почудилось, видит он всю ее, вместе с тайнами и мелкими прегрешениям - добавил:
– Обеим.
В покои их провожали казаки, а вел все тот же мрачный лакей, который лишь тяжко вздыхал, должно быть, сетуя на нынешние нравы, распущенность молодежи или погоду, что тоже не задалась. Главное, что дело он свое знал, и по пути Лизавета не встретила ни одного человека.
И вот как такое возможно?
– Ох ты ж, - Авдотья поправила кольца потяжелевшей змеи, которая теперь обвивала ее шею янтарным ожерельем.
– К нам как-то приезжали балаганщики... и там девка одна со змеями танцевала. Только у ней, небось, поменьше...
– Тяжело?
– Лизавета прикидывала, хватит ли у нее смелости прикоснуться к змее.
– Выдюжу... небось, не тяжелее чем...
– она смолкла и с неожиданной робостью поинтересовалась: - Посидишь? А то ж... одной... будет в голову всякое лезть.
– Посижу.
Поселили ее в покоях куда как более просторных, нежели Лизаветины. Сопровождение осталось снаружи, лакей и вовсе, осведомившись, не нужно ли чего, исчез. А Лизавета вот осталась.
Осмотрелась.
И гостиная хорошая, просторная с преогромным, в пол, окном. До того Лизавета подобные лишь на картинках видела. Легкие портьеры, светлый пол. И мебель белая, воздушного вида. Впрочем, Авдотья на козетку рухнула отнюдь не картинно, юбки задрала и, зажмурившись, поскребла ногу:
– Что б вас... поможешь раздеться? Не люблю я эти платья... а вызвать кузину и волосья повыдергать... не позволят.
– Почему?
– Потому, что ничего-то этого не было. Посиди-ка тут, дорогая, - это было сказано змее, которая безропотно перебралась на ту же кушетку, свернулась искристым шаром.
– Потому что, узнай кто, скандал будет. А нашим скандалы без надобности... про конкурс, небось, все газеты пишут... а тут одна сбежала, вторую отравить пытались.
Лизавета вынуждена была признать, что в этом своя правда.
– И думаю, что не сбежала она...
– Не сбежала.
Лизавета вздохнула и решилась: может, оно и не слишком разумно было, только нечаянная тайна грызла изнутри:
– Убили ее.
– Да?
– Авдотья не слишком удивилась, повернулась спиной и спросила: - Так поможешь? Извини, но...
– Помогу.
Ряд мелких, обтянутых шелком пуговок казался бесконечным. И ведь давно уже вышли из моды и юбки пышные, и тесные корсажи, золотом расшитые столь плотно, что и сама ткань казалась литою.
– Оно к тому шло, - Авдотья молчать категорически не собиралась.
– Слишком много она говорила...
– О чем?
– Обо всем... о том, что род их достоин большего... что скоро грядут перемены... небось, опять бунтовать станут.
– Кто?
– Кто ж знает. Папенька говорит, что люди, они порой совсем дурноватые бывают, и какая бы власть ни была, найдут причину недовольство изъявить... раз так, то точно бунтовать будут... император вот приболел... императрицу тут не любят крепко. Уйдет он, и она не задержится... цесаревич... мне говорили, что он головой скорбный...
Пуговки сопротивлялись, норовили выскользнуть из пальцев, не желая входить в тугие петли. И где-то должен был быть крючок, но Лизавета не имела малейшего представления, где его искать.
– Как ее убили?
– поинтересовалась Авдотья.
– А...
– Если знаешь, что убили, то должна знать, как...
С этим утверждением можно было бы и поспорить, однако Лизавета не стала.
– Задушили.
– Задушили...
– задумчиво протянула Авдотья.
– Странно...
– И розовыми лепестками сверху... посыпали...