Лиса. Личные хроники русской смуты
Шрифт:
— Меня, мамочка!.. Меня!!! Лиса выхватила у мамы букет, вихрем влетела в подъезд и, продолжая напевать, словно шальной утренний ветерок промчалась по лестничным маршам, а у мамы защемило сердце. Она вдруг ясно ощутила, что всё — выросла дочка… И теперь все её помыслы и всё её будущее принадлежат молоденькому парнишке, оставшемуся стоять там, на бульваре. Курсанту… Стало жаль себя. Захотелось приласкать, прижать к себе свою кровиночку и не отдавать никому и ни за что на свете. Но разве хватит сил и решительности помешать их чувству, их счастью? Нет. Конечно же, нет! Все родители хотят своим детям счастья,
Едва отмыв чёрные после прогулки по асфальту ступни, Лиса отправилась отсыпаться. Забравшись в свою уютную постель, она довольно вытянулась, с облегчением вздохнула и моментально уснула. Там, в самой глубине её сна, тут же зажёгся уже знакомый ей огонёк, о котором она так давно и терпеливо мечтала. Огонёк её счастья.
…Боже мой, как давно это было! В другой жизни, в другом мире…
Глава 12
Институт и разбитый телевизор
В результате революции получилась мёрзнущая голодная страна без водопровода и связи.
Жизнь нередко сводит сильно различающиеся этносы вместе. Если при этом ослаблены сдерживающие подстрекателей и воинствующих националистов административные тиски, и ситуация пущена на самотёк — жди беды. При этом не важно в чём состоят различия противостоящих друг другу этносов — в уровне ли культуры, в бытовом или религиозном укладе. Уродливый выхлоп накопившегося взаимного раздражения не заставит себя ждать.
После того, как пролилась первая кровь, процесс уже не остановить. Ещё до начала полномасштабной гражданской войны отморозки в обоих лагерях натворят такого, что переполнят идеологические копилки каждой из сторон аргументами в пользу «праведности» именно её позиции и «справедливости» именно её «борьбы». Отморозкам только дай разгуляться — наворотят такого, что изучающих вопрос историков оторопь возьмёт. И не суть, что виновными в эскалации конфликта поначалу кажутся обе стороны. Очень скоро одна их них примет сомнительные лавры лидера в части проявлений звериной жестокости и тотального мародёрства. В силу сравнительно меньшей цивилизованности одной из сторон и истеричного всеведения современных средств массовой информации — этот сценарий и его леденящие душу подробности неизбежно станут широко известны.
Времена, когда историю писал только победитель, канули в прошлое.
Ко второму курсу из двадцати шести студентов инженерно-экономического факультета осталось шестеро. Одни девочки. Часть мальчишек призвали в армию, остальные, те кто имел возможность устроиться за пределами Азербайджана, в срочном порядке уехали из республики. Несколько лет спустя их, отслуживших, но не сообразивших уехать вослед за однокашниками, «осчастливили» азербайджанским гражданством, а затем переловили, словно уголовников, с милицией и отправили воевать на границу с Нагорным Карабахом.
Но вернёмся в 89-й год.
В этом году «Народный фронт» Азербайджана с помощью разделявшего его взгляды национального лобби добился поголовного увольнения бакинских армян с их рабочих мест. Там где простого запугивания оказывалось недостаточно, решительно переходили к прямому насилию. «Указали на дверь» не только старшему поколению, рабочим и инженерам, врачам и работникам культуры. Дискриминация по национальному признаку докатилась и до образовательных учреждений. Включая школы. Представители Народного фронта открыто предупреждали: «Увидим армянского ребёнка в школе — придавим!» [7]
7
Мосесова И.М. Армяне Баку: бытие и исход. Документы. Свидетельства очевидцев. Газетные и журнальные публикации. Факты и комментарии к ним. — Ереван, «Айстан», 1999 г., 336 стр.
Педагогов, после их массовых увольнений, в Институте катастрофически не хватало. Занятия то и дело срывались, переносились, отменялись. Впрочем, и учиться на фоне всеобщей сумятицы особого желания не было.
В происходящее не верилось.
Не верилось в то, что Москва бросила своих граждан на произвол судьбы. Осознание того, что помощи ждать не от кого — пока ещё не обратилось в ломающую надежды и судьбы реальность. Ощущение надвигающейся катастрофы ещё не стало определяющим фактором в мыслях, поведении и поступках большинства бакинцев.
В городе ещё оставались армяне.
И продолжали жить русские…
Русские — они вообще странные. Русские не бросают свои дома, даже когда по ним бьёт прямой наводкой артиллерия или когда на них сбрасывают бомбы.
Комендантский час начинался в десять вечера. Соответственно, последняя лекция-«двухчасовка» заканчивалась в двадцать один тридцать. Но, уже после её первого часа, вечерники начинали чуть ли не поминутно намекать преподавателям, что если их вот прямо сейчас незамедлительно не отпустят, то они ни за что на свете не успеют добраться домой. Педагогов тоже касались издержки предвоенного времени, и, по обыкновению, они не возражали против предложения попасть домой вовремя. За время существования Института это, наверное, был единственный период, когда и студенты и преподаватели были столь единодушны в своём наплевательском отношении к учебному процессу.
Обесточив аудитории, прижимаясь к стеночкам длинных тёмных коридоров и стараясь не потерять из виду спину товарища, они уходили через тыльный выход…
Среди девочек ходили слухи, что по вечерам в Институт, в один из женских туалетов пробирается маньяк. Странный пожилой человек в чёрной маскарадной маске. Несмотря на царящий в институтских стенах холод, он раздевается там догола и терпеливо поджидает жертву. Поговаривали, что есть пострадавшие, которые молчат только потому, чтобы избежать позора. Выяснять так ли это, никому и в голову не приходило. В такое и в куда более благополучные времена верилось сразу. Пожалуй, вовсе не комендантский час, а абсурдные, ничем не подкрепленные слухи были самой веской причиной единодушного желания студенток как можно скорее выбраться за пределы мрачных институтских стен.
В тот день подруга Лисы Илона (она же её неизменная попутчица по дороге в институт и обратно) на занятия не пришла. Илона всегда отличалась особым чутьём на приближающиеся неприятности. Едва начавшиеся занятия и в самом деле вдруг отменили. Чем-то встревоженные педагоги со странной быстротой распустили студентов по домам.
Лисе пришлось возвращаться домой в одиночку.
Задумавшись о чём-то своем, она лишь на пересечении проспекта Кирова с улицей 28 апреля заметила, что давно проскочила нужный поворот. «Ничего страшного… Сяду на автобус у Кукольного театра или немного пройдусь по бульвару, подышу перед сном свежим воздухом», — решила весь день просидевшая дома Лиса, взглянув на часики, и свернула на Кировский проспект. До комендантского часа было далеко, а пустые улицы опасения не вызывали. Пройдя пару кварталов, она обратила внимание, что, несмотря на довольно позднее время, с торца одной из пятиэтажек собралась довольно большая чего-то сосредоточено ждущая толпа. Вскоре Лиса разгадала причинуу столь странного поведения собравшихся людей: в одном из окон сидевший на подоконнике человек собирался сбросить телевизор. Через мгновение он это сделал. От удара о землю кинескоп телевизора взорвался, и его осколки разлетелись по густо усыпанному битой посудой асфальту.