Лишние мысли (сборник)
Шрифт:
— Боже мой! Это же вы!.. Поверить не могу!
Он повернулся и стал пристально вглядываться в ее фигуру, ибо у него все же еще оставались кое-какие сомнения. Женщина теперь уже не прятала лица, решилась… и прошептала:
— Да…
— Господи! Не далее, как сегодня, он рассказывал мне об этом фото… и о вас. Но это же события бог знает какой давности! Что вы здесь делаете теперь?
Некоторое время она молчала, а потом, когда все же заговорила, голос ее чуть дрожал, но видно было, что это ненадолго, потому как, будучи явно не из робкого десятка, она теперь быстро обретала
— Вы его сын?
Вадим покачал головой.
— Видно, он знает вас достаточно близко, раз рассказал, что между нами случилось.
Вадим мог бы ответить, что ему как раз толком-то ничего и не рассказали, но благоразумно промолчал.
— Скорее всего, по большей части это была ложь… я хотела взять что-нибудь из его вещей. Проклятый мерзавец, бросил меня много лет назад с ребенком на руках, забыл о нас, ничего не давал… ладно меня не любил, но хоть бы сына своего вырастил… но ему до этого никакого дела… Я эти вещи для Петьки беру. На рынке можно за них хорошие деньги выручить. Он серьезно заболел. Мы все продали… Знаете, как это, ночевать в подвале хлебного завода? Спать на полу между мешками с мукой, а когда тебя прогонят — в ночлежке для бездомных? — женщина едва не перешла на крик и еще выше подняла голову. Ее благородство в этот момент граничило с надменностью.
Вадим собрался с мыслями и поспешно облизнул пересохшие губы.
— Сколько лет вашему сыну?
— Тридцать.
— Вот значит как… но это не так уж и важно, вам следует обратиться в суд, чтобы тот обязал Вирсова содержать сына.
— Нет… нет… даже связываться не хочу, — решительно произнесла женщина.
Вадим удивленно посмотрел на нее. Теперь уже она окончательно успокоилась, и лицо ее, светившееся мудростью, четко выделялось на более тусклом фоне стены. Она словно бы одним своим видом рассказывала ему историю всей ее жизни и мучений, которые довелось испытать ей, и от этого он начинал испытывать настоящее благоговение. И еще кое-что пришло ему в голову: и правда создавалось впечатление, будто перед ним монахиня; он не знал, что имел в виду Вирсов, когда говорил это, но Вадим подумал о чисто внешнем сходстве — сейчас ее темный платок сильно походил на мантию.
Вадим спросил ее, как она вошла сюда.
— А вам что?
— Скажите, и я…
— Что вы? Отпустите меня? Посмеете ли вы поступить иначе, если есть у вас хоть капля совести?
— Нет, нет, я просто хотел… — Вадим запнулся и в нерешительности прибавил, — …хотел помочь вам. Вы не понимаете, что делаете. Вы решили пойти на справедливое воровство? Умно и по-божески, но вовсе не значит, что вас за это никто не накажет. Я хранитель местного музея, которым владеет Вирсов. У меня есть ключ. Я могу дать вам ценный экспонат, вы выручите за него хорошие деньги.
— Вы лжете. Кража из музея вызовет еще больше подозрений.
— Нет, не вызовет. Даю вам честное слово. Можете довериться мне.
Пожилая женщина посмотрела на него. Секунду казалось, будто она мешкает, но потом она с прежней решимостью покачала головой.
— Нет. Мне нужно для своего сына и не более.
— Я знаю, но вы все равно приходили бы сюда еще несколько раз, а это слишком опасно, — продолжал убеждать Вадим, — Вирсов уже беспокоится о пропаже вещей. Откуда взялся у вас ключ от дома? Он мог попасть к вам только одним путем —
— Неправда!
По тому, насколько порывисто она выговорила это слово, Вадим сразу понял, что догадка оказалось верной.
— Вирсов подозревает этого человека. И если так будет продолжаться и дальше, его, вне всякого сомнения, привлекут к ответственности.
— Хорошо, что же вы предлагаете?
— Отдайте мне ключ, а ровно через пять дней приходите в музей в это же время. Сегодня вы успели уже взять что-то из вещей? Если да, то верните их. Прошу вас…
— Нет, ничего я не брала.
— Хорошо, если так. Тогда отдайте ключ. Уверяю вас, намерения мои исключительно благородные. Отдайте его мне…
Вадим еще мог бы прибавить, что на кону стоит едва ли не жизнь ее сына, но почувствовал, что это лишнее, ибо женщина, похоже, и так уже начинала доверять ему, если только в сложившихся обстоятельствах было вообще уместно это слово — «доверие». Сейчас главное было забрать у нее ключ. Наконец, его попытки увенчались успехом.
— Идемте со мной…
Стараясь ступать как можно тише, они вышли через передние двери. При этом он слегка обнял ее за плечи и снова чувствовал восхищение этой женщиной.
По-прежнему в воздухе пахло озоном, но дождя так и не было.
— Как зовут вас? — спросил он, когда они были уже на порядочном расстоянии от дома.
— Надежда.
— Чем болен ваш сын и где сейчас находится?
Надежда сказала, что у него что-то с сердцем, очень редкая и трудно излечимая болезнь. Он лежит в больнице соседнего города И***— туда они перебрались года два назад из Уфы. В Уфе Петр потерял работу; за неимением средств пришлось заложить квартиру, которую, в конце концов, у них и отняли. В И*** им обещали другую, однако по приезде они так ее и не получили. Ночевали на хлебном заводе — она давала сторожу бутылку водки, и он пускал их. А потом Петр слег. Теперь ей приходится платить деньги за его лечение в больнице, но врачи говорят, что шансов выжить у него немного. Совершенно случайно она узнала, что Вирсов проживает в соседнем городе, и приняла решение, что теперь-то и возьмет «то, что с него причитается».
Пока Вадим слушал ее историю, с каждым новым словом ему все больше казалось, что под светом уличных фонарей Надежда и вовсе превращается в старуху. Лишь по странному стечению обстоятельств суждено ей было снова встретить человека, который причинил ей когда-то боль, но, видно, действительно предоставляется иногда страдающему шанс к возмездию. А где брала начало эта история? И где была сделана та фотография на стене? В Уфе? Кажется, Вирсов говорил, что бывал там в молодости.
Он повторил ей, что через пять дней ждет ее возле музея и, вырвав из блокнота листок, написал адрес.
— Ничего не бойтесь и непременно приходите.
— Я подумаю… — она взяла протянутый листок, а потом вдруг оживленно закивала, — хорошо, хорошо, приду обязательно.
Они попрощались, и Надежда скрылась в темноте. Вадим был уверен, что больше никогда не увидит ее. И все же, направившись обратно к дому, стал представлять себе, как проводит ее в Главную музейную залу, отпирает стенд и достает оттуда один из экспонатов, которые скоро поступят из Дрездена. Кладет его в пакет и отдает Надежде.