Лишняя дочь

Nata Zzika

Уже скрываясь в шатре вслед за еле сдерживающимся мужем, она на секунду встретилась взглядом с довольной кормилицей, стоящей возле повозки Лианы.

Рагнар прошел в середину шатра и развернулся, катая желваки.

Светлана предпочла остановиться возле входа.

— Как ты посмела? — голос мужа не предвещал ничего хорошего.

— Я в накидке была, — тихо ответила Света. — Видимо, слетела по дороге. Спроси у моих служанок и охраны.

– Не важно, что ты садилась на лошадь в накидке, важно, что ты проскакала у всех на глазах без нее. Моя жена — княгиня!!! — простоволосая! —

князь кипел и булькал. — Ты понимаешь, что я обязан тебя наказать?

— Но за что? — от обиды у Светланы слезы выступили. — Это же случайность! Я надела эту чертову накидку, просто она соскользнула, пока я ехала. С любым могло произойти.

— Ты — княгиня! — припечатал Рагнар. — Ты олицетворяешь женское начало нашей империи и обязана быть безупречна во всем. По тебе равняются все женщины. Как ты поступаешь, так и они будут поступать. Мы еще до Мадраскара не доехали, но весть о тебе уже разлетелась, и многие знатные девушки начали учиться верховой езде и велели сшить себе для этого костюм, как у княгини. Ты на глазах у всех нарушила один из самых важных законов — показала свои распущенные волосы всем мужчинам отряда!

Светлана, стояла, потупившись.

«Высекут? На хлеб и воду посадит? Запрут в повозке? Господи, что же за мир такой, идиотский»?

— Да что такого важного в волосах? — спросила Светлана. — Ну, увидели другие мои мокрые и распущенные волосы, это же не грудь или еще что… пониже… Все забудут через минуту, волосы и волосы! Рагнар, я же вправду не специально! Наверное, ветром сбило накидку, когда я скакала.

— Распущенные волосы женщина показывает только своему мужу! Даже отец и брат не видят дочь и сестру с распущенными волосами! Только я могу смотреть на них, а ты показала всем! И никому не интересно, почему княгиня оказалась в таком виде — забыла надеть накидку или плохо закрепила — главное, она появилась перед всеми простоволосая! Я обязан тебя наказать!

— Это несправедливо, — прошептала девушка, торопливо заплетая две косы.

— Несправедливо? Да я терпелив с тобой, как ни с кем! — взревел князь. — Тебе позволяется гораздо больше, чем другим, я почти ни на чем не настаиваю и позволяю тебе непозволительно много! А ты даже такой малости выполнить не смогла! Неужели, так трудно запомнить, что на людях моя жена должна быть всегда заплетена и всегда — в накидке?

— Я запомнила! Обещаю, теперь я эту накидку по сто раз на дню буду проверять, а на коня садиться только когда замотаю ее накрепко!

Князь подскочил к супруге, схватил ее за плечи и встряхнул:

— На коня садиться? Все, хватит, наездилась! Никаких проездок, сидишь в повозке всю дорогу. На стоянках можешь прогуляться по лагерю, но на текинца ты больше не сядешь. И вообще, я забираю его у тебя, ты не ценишь хорошее отношение и подарки!

Светлана задохнулась — забирает Фейри? Ах, ты…

Девушка резко вывернулась из рук мужа и отскочила в сторону, наткнулась спиной на столик со стоящим на нем сундучком.

— Забери лучше это, — она ткнула в рассыпавшиеся украшения. — Я обещаю, что буду внимательно следить за своим видом и больше никогда не окажусь с непокрытой головой. Пожалуйста, не запрещай мне ездить

верхом и не забирай Фейри!

— Наказание должно быть таким, чтобы человек жалел о совершенном, — ответил Рагнар. — Ты не любишь украшения, и не будешь жалеть, лишившись их. А вот текинец тебе дорог, поэтому ты никогда не забудешь, что потеряла его из-за собственной небрежности.

— Рагнар, пожалуйста! — Светлана в волнении сжала руки. — Не забирай Фейри, он здесь мой единственный друг и он мой подарок! Нельзя забирать подарки! Накажи меня иначе — посади на хлеб и воду и пусть я не сяду на коня неделю!

— Только я могу видеть твои волосы, только я! А ты показала их всем! Я забираю текинца, — князь развернулся и резко вышел из шатра.

Несколько секунд Светлана стояла, оглушенная и растерянная, но потом откуда-то из глубины поднялась злость. Такая первоклассная, переходящая в бешенство, чистая и яростная.

Ах ты, сатрап иномирный! Поиграл в доброго мужа? Захотел — подарил, расхотел — отобрал! Сам когда ошибки совершаешь, себя, поди, не наказываешь? Говоришь — только ты можешь видеть мои волосы? Да на здоровье!

Света пошарила глазами по шатру, стремительно подошла к сундучку, поворошила украшения, переместилась к сундукам с одеждой, покопалась в них. Еще раз пробежалась глазами по внутреннему убранству и, наконец, наткнулась на искомое — холодное оружие, которое ехало в отдельном сундуке, а на стоянках неизменно развешивалось на одной из стенок шатра.

Девушка выбрала небольшой кинжал, полюбовалась на него и решительно отсекла обе косы.

«Хороший ножик, острый» — в голове и на голове была звенящая пустота.

Света подобрала косы, выдернула из кучки одежды две накидки, завернула волосы в одну, а вторую пристроила на голове и вышла из шатра, ни на кого не глядя.

Мужа не было видно.

— Где князь? — коротко спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Его Светлость в том шатре, вместе с советником Никодием, — почтительно ответил кто-то сзади.

Княгиня развернулась, проследила за направлением указывающей руки и решительно зашагала к шатру.

Сердце гулко билось изнутри о грудную клетку, в ушах стоял звон то ли от волнения, то ли, из-за обрезанных волос, все виделось, будто подернутое дымкой тумана.

Девушка стремительно пересекла разделявшее шатры расстояние, не останавливаясь, вошла внутрь, движением руки приказав охранникам пропустить ее.

Рагнар в изумлении уставился на ворвавшуюся жену.

— Что тебе еще? Пришла умолять? Это бесполезно, я вынес решение. Вернись в свою повозку, сейчас время обеда.

— Ты не раз говорил, что только ты можешь смотреть на мои волосы, — глухо проговорила княгиня и, наклонившись, положила к ногам мужа сверток. — Вот — теперь они только твои, можешь смотреть, сколько угодно, можешь закопать, сжечь или хранить в сундуке — кроме тебя их точно больше никто не увидит! И не переживай, назад подарок не заберу, я не ты.

Княгиня выпрямилась, сразу развернулась и покинула шатер.

Рагнар переглянулся с Никодием, присел на корточки и потянул ткань на себя, предчувствуя недоброе.