Лишняя в его доме
Шрифт:
— Он должен понять… — неуверенно. Вот и я не уверена, что Матвей мне что-то должен…
Теперь расстроена не только я, но и Антонина. Съемка блога откладывается, и, после того как бабушка уходит спать, мы просто общаемся. Тоня уговаривает меня пойти завтра в кафе, может, нам с Матвеем удастся поговорить.
Весь следующий день я пребываю в тревожном ожидании. Буран закончился, к обеду расчистили большую часть основных дорог в городе. Вечером мы самостоятельно добираемся до кафе, на такси быстрее. Эрик ждет нас за столиком. Сидит один. Мое настроение резко катится вниз. Я сегодня тщательно
Усачев так и не появился. Весь вечер я чувствовала себя неуютно. Эрик выходил, звонил, почти не сомневаюсь, что говорил с Матвеем, но тот так и не появился, а я чувствовала себя лишней в компании влюбленных. Я собиралась вернуться домой на такси, но Эрик настоял, что отвезет нас домой.
Высадив меня недалеко от дома, они отъехали «поговорить». Иду до калитки, под ногами скрипит снег. Открываю калитку…
— Диана! — вздрагиваю от неожиданности, но тут же понимаю, что окрикнул меня знакомый голос. Оборачиваюсь, Матвей стоит возле дерева. Как давно он там стоит? А где его машина? Закрываю калитку, жду, когда он подойдет. — Ты ведь не любишь его? — спрашивает с надеждой в голосе, а я не могу ответить, язык словно задеревенел во рту.
«Не люблю?» — я много думала и рассуждала на эту тему. У меня остались какие-то чувства к Эльдару, их сложно назвать любовью, но мне до сих пор неприятно вспоминать, что он завел себе любовницу.
— Разведись с ним, — Матвей обхватывает замерзшее лицо такими же замершими руками. Он выпил, я улавливаю легкий запах алкоголя. — Я буду любить тебя всю жизнь, — подается вперед, целует мои губы. Я не сопротивляюсь и не отталкиваю. Хочу попробовать и понять, понравится мне или нет. Матвей нежно сминает мои губы, толкается языком между губами…
На улицу заворачивает какая-то машина. Свет фар бьет прямо на нас. Возможно, это возвращаются Эрик с Тоней…
Глава 49
Диана
Я не вовлекаюсь в поцелуй, только поэтому замечаю автомобиль, который плавно двигается по улице в нашу сторону. Он еще далеко, можно оттолкнуть Усачева, Эрик и Антонина даже не поймут, что мы целовались, но я не решаюсь, чувствую, что это обидит Матвея. Переживу подколы сестры, знаю ведь, что она порадуется за меня.
Матвей не замечает света фар, поглаживает лицо подушечками больших пальцев. С таким удовольствием это делает, что складывается ощущение, будто он кайфует от того, что касается единственного участка обнаженной кожи. Водит кончиком языка по губам, нежно их целуя. Легкие стоны, срывающиеся с мужских губ, его изменившееся дыхание… Он словно путник, дорвавшийся до источника жизни. Продолжая ласкать губами, ждет, что я отвечу.
Тоня сначала будет подшучивать надо мной, а потом засыплет вопросами. Не думала я, что наш первый поцелуй будет происходить при свидетелях. Вот и призналась, что думала о поцелуях. Свет фар все ближе, а значит, скоро можно будет рассмотреть, чем мы занимаемся.
Закрыв глаза, размыкаю сжатые зубы, язык Матвея тут же устанавливает господство — ныряет в мой рот.
Меняется характер поцелуя, в нем больше страсти и напора. Мне приятно, но я не чувствую бабочек в животе, как это было с Эльдаром, когда мир вокруг перестает существовать, когда забываешь дышать, боясь упустить даже незначительный виток удовольствия, что дарят его губы. Тот поцелуй помнит мое тело, мое сердце, мой разум. Тот поцелуй записан генетическим кодом у меня в крови...
Нельзя их сравнивать! Это нечестно по отношению к Матвею. Его чувства искренние, и они принадлежат только мне.
Осмелев, Матвей опускает одну руку на талию, притягивает меня к себе. Старается сильнее прижать. На нас слишком много одежды, его усилия ничего не дают, через зимние пуховики и свитера не ощутить тепла друг друга. Сейчас я жалею, что мы не сделали этого летом, может, тогда я бы ощутила те самые бабочки в животе…
Автомобиль тормозит прямо возле нас. Какой же ты гад, Эрик! Неужели нельзя было остановиться чуть дальше и сделать вид, что вы ничего не видели? Разорвав поцелуй, прячу лицо в меховом вороте куртки Матвея. Щеки обжигает огнем от смущения, даже холод перестаю чувствовать. Усачев кладет руку мне затылок, словно хочет спрятать и защитить от насмешек друга и Антонины.
Гаснут фары, вокруг сразу становится темнее. Открывается дверь. Вторая. Кажется, открылся багажник… Зачем? Хлопок дверей… Рука на затылке тяжелеет, вдавливает лицо в ткань пуховика с такой силой, что на короткий миг мне становится нечем дышать, приходится увернуться немного.
Волоски на теле поднимаются дыбом. Сердце начинает быстрее биться в груди. Не могу объяснить, почему смущение сменилось чувством тревоги. Откуда оно взялось? Ответ находится тут же.
— Добрый вечер, — тянет знакомый голос. Внутри все леденеет от этих интонаций. Только на миг я позволяю себе поверить, что это иллюзия, что Гасанова здесь не может быть. Паника бьется в горле, не дает дышать. Дергаюсь, но рука Матвея фиксирует голову с такой силой, что не получается пошевелиться, не нанеся травму позвонкам.
«Откуда от здесь взялся?!»
«Разве аэропорты уже открыли?!»
«Почему никто не предупредил?!» — хаотично всплывают вопросы у меня в голове.
Сердце вырывается из груди. Вбитые с детства нормы девичьей чести воскрешают в памяти все угрозы и оскорбления деда, дяди, Ирады…
«Позорница… блудница… Твоя мать была падшей женщиной, не удивлюсь, если ты пойдешь по ее стопам», — говорила мне тетка.
«Попробуй только опозорить наш род, я с тебя убью и оскверню могилы твоей матери и бабки!» — угрожал дед.
«Никогда не забывай, что мы для тебя сделали, Диана. Не опозорь нашу фамилию…» — часто повторял дядя.
Не только мама опозорила славный род Алибековых, это сделала я. Никто не поверит, что между мной и Матвеем ничего… ничего не было до этого дня! Кроме одного-единственного поцелуя, мы ничего себе не позволяли, но и этого более чем достаточно, чтобы дед воплотил свои угрозы в жизнь. Если Эльдар сейчас вернет меня опозоренной домой, мне не жить. Карим Алибеков сам меня убьет или доверит дяде совершить надо мной расправу?