Листопад
Шрифт:
— Сестрица, раз ты проснулась, — первым набрался храбрости Космаец, — скажи, а что, Жика не вернется?
Гордана печально посмотрела на юношу. Она знала, как он любил Жику.
— Не терзайся, Рада. Всем нам тяжело, всем его жалко.
— Значит, он никогда не вернется?
— Нет, никогда, — с трудом произнесла девушка.
Космаец печально опустил голову. Изредка, отворачиваясь от костра, он украдкой вытирал набегавшие на глаза слезы.
— Ты плачешь, Рада? — спросила Гордана Космайца, когда они остались одни у костра.
— Сейчас уже нет, — ответил он.
Она нежно погладила его по голове. Рада посмотрел на девушку и заметил у нее в волосах прядь седых волос.
— Почему, сестрица, не хочешь рассказать мне, как погиб Жика? — негромко спросил Космаец.
Она передернула плечами.
— Расскажу как-нибудь в другой раз, когда буду в другом настроении. А сейчас не проси, не надо.
Она гнала от себя воспоминания о вчерашней ночи, но они были еще настолько свежи и сильны, что невольно будоражили и волновали и не думать о них было невозможно.
Прошлое обычно скоро забывается. Забудет многое и Гордана, но только не эту ночь. Много лет спустя она расскажет о событиях этой ночи в своих воспоминаниях, поведает о ней точно и кратко, словно о дне рождения, без которого ее биография была бы неполной.
…Им удалось незамеченными проникнуть на тихую, маленькую, погруженную в глубокий сон железнодорожную станцию и захватить пустой товарный состав. Локомотив был под парами, готовый отправиться в путь в любую минуту. Перед ним уже горел зеленый глаз светофора. Машинист локомотива выслушал приказ Лабуда молча, без излишних эмоций. Пистолет в руке Лабуда выглядел достаточно убедительно. Смерть не любит, когда взрослые дяди начинают играть с ней в жмурки. Партизаны не любят, когда их приказам противятся. Осужденные на смерть в последний миг своей жизни обычно забывают о том, что другие хотят жить. У них на это не остается времени, им надо не опоздать на встречу со своей судьбой.
Состав тронулся, набирая скорость. Виадук еще скрывался за поворотом, но партизаны знали, что до него осталось проехать всего несколько километров. Весной, в апреле, когда фашисты напали на Югославию, немецкие самолеты несколько раз бомбили виадук, теперь те же немцы берегли его как зеницу ока.
Лабуд стоял у окна будки машиниста и отдавал распоряжения: «Убавь скорость… Еще немного… Еще…» Останавливать состав на виадуке было рискованно: это сразу насторожило бы охрану. «Дай один гудок… еще один… Прибавь скорость!» Вот паровоз миновал поворот и вышел к виадуку, который был переброшен с одной стороны ущелья на другую. Вокруг вздымались высокие горы. По обе стороны ущелья были оборудованы железобетонные огневые точки, прикрывавшие подходы к виадуку. На окружающих высотах расположились зенитные пушки и пулеметы. Казалось, все было предусмотрено. Но глубокий овраг, выходивший в ущелье, немцы не охраняли. Им и решили воспользоваться партизаны для отхода после выполнения задания.
На виадуке поезда должны были следовать на малой скорости: таков порядок. По требованию Лабуда машинист еще замедлил ход, и группа Лабуда, кроме самого командира, спрыгнула на виадук. Состав как ни в чем не бывало проследовал своим путем.
Наступил самый ответственный этап операции. Один неверный шаг мог стоить жизни. «Пока нам сопутствует удача», — подумала Гордана. Синиша Маркович и Влада Зечевич закладывали взрывчатку, а они с Маричем вели наблюдение за бункерами. От тишины и разреженного горного воздуха немного закладывало уши. Гордане казалось, что Маркович и Зечевич слишком копаются. «В любую минуту на виадуке может появиться немецкий патруль, и тогда… — При этой мысли ей стало страшно. — Лучше не думать об этом. Как-то дела у Лабуда, ведь он остался один на паровозе?»
Через несколько минут состав должен был вернуться. Ему была
На войне всегда приходится жертвовать малым ради большого. Под большим подразумевалось одно слово — Свобода. Где-то там, на Дрине, на Руднике, громыхают тяжелые орудия. Каждый занят своим делом. Вот и эти герои, повисшие над пропастью, уже целых пять минут играют со смертью. Все их действия подчинены одной цели — как можно лучше исполнить свой долг. Вдалеке раздался свисток паровоза. Это Лабуд подавал сигнал, напоминая: «Побыстрее заканчивайте, всем покинуть виадук, я иду-у-у!»
Колеса вагонов постукивали на стыках рельсов. Шум приближавшегося поезда нарастал с каждой секундой, заполняя собой все ущелье. Свисток паровоза зловеще ломился сквозь мрак ночи. Влада спешил закончить минирование. У них оставалось всего несколько минут. Наконец мины и взрывчатка были установлены.
Влада приказал Марковичу наблюдать за бункерами, а сам взял Гордану за руку и подвел ее к железным перилам виадука, к которым была привязана веревка, уходящая в темную бездну ущелья. «Не бойся, Марич уже там, внизу. Давай живее!»
Гордана стиснула зубы, крепко ухватилась за веревку обеими руками и стала опускаться на дно ущелья. Земля быстро приближалась. Невдалеке темнела каменная стена ущелья. На фоне ночного неба проступали силуэты бункеров. Гордане показалось, что спуск никогда не кончится и она так и зависнет между небом и землей. Но внезапное прикосновение к лицу холодных и острых веток кустарника вернуло ей способность сознавать действительность. Она устало рухнула на землю и на мгновение расслабилась. Никогда ранее не ощущала она так глубоко запах земли. У ее ног беззаботно журчал горный ручей. Она не знала, что там, на виадуке, уже произошло то, чего они опасались больше всего: появился немецкий патруль.
Влада Зечевич еще не закончил спуск, когда между металлическими фермами виадука грянули выстрелы. Это Синиша Маркович открыл огонь по немецкому патрулю. Помочь Марковичу было невозможно. Как по сигналу, почти одновременно открыли огонь из пушек и пулеметов все огневые точки немцев в районе виадука. Совсем близко послышался очередной свисток паровоза. От вспышек выстрелов, разрывов гранат и снарядов темнота расступилась. Немцы вели огонь наугад, во все стороны. Поезд был уже рядом. Зечевич дал команду отходить и вместе с Горданой и Маричем побежал по оврагу. Только Синиша Маркович не мог выполнить приказание Зечевича. Он остался на виадуке навсегда.
Поезд с грохотом влетел на виадук, и мощный взрыв сотряс горное ущелье. Металлические фермы моста лопнули и рухнули вниз. Следом за ними один за другим падали в пропасть локомотив, вагоны и платформы. Вагоны загорелись, и черный дым пополз по ущелью.
Партизаны возвращались назад с сознанием выполненного долга, им не стыдно будет посмотреть в глаза товарищам. Они шли, соблюдая все меры предосторожности, так как всюду был враг. И все же не убереглись. В Дучинском Гае наскочили на патруль недичевцев и в стычке потеряли Марича. Юноша был убит пулей в сердце и даже не вскрикнул, падая из седла. Смерть Марича потрясла всех, особенно Зечевича. Несколько километров он вез тело юноши в своем седле, пока не выбрал место, где бы его захоронить. Могилу копали штыками и руками. Зечевич завернул тело юноши в шинель, а когда все было кончено, он еще долго стоял над холмиком земли, вытирая рукавом слезы. Всю дорогу он не проронил ни слова, а по возвращении в роту сразу же уединился на вершине холма, и долго сидел там, бессмысленно глядя на ленту дороги. Горечь от утраты боевых товарищей усиливалась от предчувствия какой-то беды. В груди у него было пусто и одиноко.