Листы дневника. Том 2
Шрифт:
Друзьям-художникам
Велика радость слышать об успехе русского отдела на выставке в Нью-Йорке. Пишут, как высится русское здание и какие толпы восхищаются самоцветною картою Российских необъятностей. Нам столько раз в разных странах приходилось убеждаться, насколько мало представляют себе иноземцы русские пределы. Когда мы указывали на сравнительных картах эту шестую часть света, то в ответ мы получали искреннее изумление. И теперь русский отдел высится в Нью-Йорке как притягательный маяк. И еще одно своеобразное признание слышится. Злошептатели — ведь всюду найдутся завистники и клеветники — негодуют, как можно было допустить, чтобы русский отдел доминировал над всеми прочими зданиями выставки. В этом возмущении сказывается необычное признание. Так же точно с огромным успехом прошел и русский отдел на минувшей выставке в Париже. Восхищались и хорами и театром. Знатоки говорят, что русский народ есть наследник чудесного будущего.
Пишут теперь, что
Мы помним, при каких трудных условиях зачинались эти мирные завоевания русского искусства. Власть имущие, бывало, вовсе не желали признать значение художества во всех его проявлениях. Но ведь расцветы народов прежде всего выражались в их творчестве, в их созидательстве, в их искусстве. Это творческое строительство проникает во все слои жизни и становится близким даже самым далеким странам. При этом, как всегда, народ русский далек от гордыни. О себе он говорит мало, но то, что он делает, само шествует по миру, и перед этим великим носителем склоняются люди в искреннем приветном поклоне.
В этом году Российская Академия Художеств справляет памятную годовщину своего основания. Всем нам, связанным званием своим с этой Академией, радостно послать друзьямхудожникам душевный привет. Радостно вспомнить, что, говоря о годовщине Академии, уместно восстановить в памяти и все пути искусства русского. Прошло то время, когда искусство считалось чем-то прикладным, низшим. Теперь, наконец, после долгих настояний, уяснили себе люди, что народное творчество, лежащее в основе всей жизни и всех продвижений, есть подлинное искусство. Во время Великой войны в мастерских для увечных воинов мы могли наблюдать, как быстро усваивали искусство взрослые люди, об искусстве как бы никогда и не помышлявшие. Но оно живо в них, и стоило лишь дать толчок, чтобы цветы творчества прекрасно распустились. Довелось наблюдать и в школе, среди тысяч учащихся, пришедших большею частью от земли, от фабрик, от всех областей труда, как быстро это молодое поколение делалось настоящими художниками. Потом многие из них возвращались к своему трудовому станку, но их особенно ценили опытные мастера, потому что во все отрасли производства они вносили основу художества. Народы Союза все прилежат к искусству, именно творческому искусству. И в этом источнике заключается неисчерпаемость. Когда мы говорили "Чаша Неотпитая", то именно думалось о том великом будущем, которое уже осуществляет народ, полный творчества и строительства. Привет всем друзьям-художникам, писанным и неписанным, знаемым и незнаемым, сынам великого народа!
Сокращенный вариант очерка датирован Н. К. Рерихом 7 июля 1939 г.
"Зажигайте сердца"
Ошибки истории
Весь мир сейчас обуян писанием мемуаров. Казалось бы, для будущего историка это обстоятельство чрезвычайно благодатно. Но так ли оно выходит на деле? Когда вы начинаете сопоставлять выходящие мемуары, касаемые однообразных событий, то вас поражает несовместимая разноголосица. Спрашивается, если уже сейчас эта разноголосица является часто неразрешимою, то что же будет со временем, когда многие впечатления сотрутся и останутся лишь голые печатные упоминания? Иногда кажется, что некоторое правильное освещение вопросов можно найти в больших энциклопедиях и справочниках, которые сейчас так щедро издаются. Беру Британскую энциклопедию, которая, казалось бы, прошла всякие строгие редакции. Нахожу и относительно себя самого и относительно Тибета явные неправильности. Если эти ошибки бросаются в глаза в предметах знакомых, то сколько же всяких таких же извращений, вероятно, найдется и в других отделах энциклопедии! Нельзя же предположить, чтобы неправильности оказались лишь в этих предметах.
Вообще положение историографа бывает чрезвычайно сложным. Перед ним лежат обширные тома классических историков, имена которых окружены мировым почитанием, но факты, изложенные ими, нередко противоречивы. Можно легко себе представить, как в классические времена — во времена всяких хроник и летописей — через многие уши и рты докатывались сведения. Когда вы едете по Средней Азии и выслушиваете все сведения длинного азийского уха, то вам так живо представляется минувшее время, когда такими же точно сведениями питались и классические историографы. Других сведений, кроме изустной передачи от путешественников и всяких странников, у них и не могло быть. Поэтому так часто наряду с солидными, основательными сведениями мелькают подробности чисто сказочные, которые вам чудятся в устах пришельцев-рассказчиков.
Говорят, что в веках история отсеивает правду. До известной степени это так и есть, но наряду с правдой кристаллизуется также и немало выдумок. Если сейчас в только что испеченных мемуарах можно находить явные противоречия, то что же сказать о далеких веках, когда даже само произношение тогдашних местных наречий до нас вообще не дошло? Ошибки истории.
Публикуется впервые
Крик пространства
Сообщают, что около Данцига построена такая мощная радиостанция, что она заглушает собой все остальные. С одной стороны, этот факт как будто не содержит в себе ничего особенного, ибо мало ли разного напряжения радиостанций может быть построено, но в существе своем это известие чрезвычайно знаменательно. Очевидно, происходит еще один вид воздушной войны. И без того человечество воспользовалось новейшими открытиями лишь для убийственных целей. Но радиовопли могли греметь по миру и обращать внимание на разные творимые бесчеловечности. Значит, кому-то потребовалось заглушить возможность таких пространственных жалоб. Кто-то пытается схватить за горло само пространство и помешать нежелательным для него оповещениям. Многозначительно такое изнасилование пространства. И трудно себе представить, что может произойти если человечество вступит и на такой путь насилия. Конечно, неразумие подскажет, что против мощной станции можно построить еще более сильную. Никто не подумает, чем может окончиться такой марафон взаимоудушения.
Наивно предполагается, что пространство может вместить любое количество энергии. Но кто же сказал, что эти дозы энергии могут быть безграничны? Люди уже убеждаются в том, что одними энергиями можно пресекать другие, более слабые. Продолжим то же соображение в прогрессии, и мы получим ужасающую войну в пространстве. Никто не будет знать пределы этой войны. Никому не может быть известно, насколько может быть изнасиловано и отравлено пространство. Одно ясно, что люди в обоюдной ненависти способны вызвать к действию самые страшные разрушительные энергии. Если в данную минуту еще не происходит какого-то потрясающего взрыва или каких-то губительных эпидемий, то это еще не значит, что их вообще не может быть. Люди опять-таки обвиняют далекие солнечные пятна во всех своих безумиях. Наука опередила человеческую психологию. Наука уже вступила в океан новых энергетических опасностей, а люди легкомысленно пытаются изнасиловать и отравить само жизнедательное пространство. Куда же приведет такой "прогресс"?
[1939 г.]
Н. К. Рерих. "Человек и природа". М., МЦР, 1994
Врачи
За всю жизнь в разных странах довелось часто встречаться с врачами. Сейчас хочется записать не о их профессиональных достижениях, но об одной общей для многих врачей черте. Они оказывались собирателями и горячими любителями искусства. Вспоминаю Голоушева, Лангового, Сергея Боткина, Вяжлинского, Двукраева, Бертенсона и многих других в разных русских городах, которые любовно и самоотверженно устремлялись к разным областям искусства. В Париже приходилось видеть французских врачей, которые оказались серьезными собирателями живописи. И в Англии обнаруживались связи врачей с художеством. Вот теперь мы видели в Латвии д-ра Феликса Лукина, а теперь д-ра Гаральда Лукина, которые так близки искусству. Вспоминаю отличное письмо Гаральда Лукина после его посещения европейских- музеев. Трогательно было видеть, как из целого обширного города, полного разнообразных привлечений, Гаральд вспоминал лишь художественные музеи и в них определенные картины, его поразившие. Помню, как трогательно писал он о картине Тициана и сколько художественных изданий прошло через руки Гаральда.
Драгоценно, если именно врачи оказываются такими пламенными почитателями искусства. Так оно и должно быть. Изучая проблемы человеческого организма, истинный врач непременно будет привлечен самыми тончайшими, самыми возвышенными показаниями. Без искусства, в конце концов, человек не может жить. Остается лишь различие в том, будет ли человек увлекаться хорошим искусством или же вульгарными суррогатами. Мы были счастливы наблюдать, что знакомые нам врачи были почитателями и собирателями хорошего искусства. Они были добрыми врачами, и врожденный вкус устремлял их к лучшим выражениям искусства.