Листья травы (Leaves of Grass)
Шрифт:
твоих ушах, покуда ты
не уразумеешь их смысла.
Не ради доллара я говорю тебе эти
слова, не для того, чтоб
заполнить время, покуда я жду
парохода.
(Они настолько же твои, как и мои, я
действую в качестве
твоего языка,
У тебя во рту он опутан и связан, а у
меня начинает
освобождаться от пут.)
Клянусь, что под крышею дома я
никогда ничего не скажу
ни о любви, ни о смерти,
И
или той, кто сблизится
со мною на воздухе.
Если вы хотите понять меня, ступайте
на гору или на берег
моря,
Ближайший комар - комментарий ко
мне, и бегущие волны -
ключ,
Молот, весло и ручная пила
подтверждают мои слова.
Никакая комната с закрытыми
ставнями, никакая школа
не может общаться со мной,
Бродяги и малые дети лучше
уразумеют меня.
Мальчишка-мастеровой всего ближе
ко мне, он знает меня
хорошо,
Лесоруб, который берет на работу
топор и кувшин, возьмет
и меня на весь день,
Фермеру-подростку, что пашет в
полях, приятно услышать
мой голос,
На судах, которые мчатся под
парусом, мчатся мои слова, я иду
с матросами и рыбаками и крепко
люблю их.
Солдат в походе или в лагере - мой,
Многие ищут меня в ночь перед боем,
и я не обману их
надежды,
В эту торжественную ночь (быть
может, их последнюю ночь)
те, которые знают меня, ищут меня.
Мое лицо трется о лицо зверолова,
когда он лежит в одеяле,
Извозчик, размышляя обо мне, не
замечает толчков своей
фуры,
Молодая мать и старая мать
понимают меня,
И девушка, и замужняя женщина
оставляют на минуту иглу
и забывают все на свете, -
Все они хотят воплотить то, что я
говорил им.
<>
48
<>
Я сказал, что душа не больше, чем
тело,
И я сказал, что тело не больше, чем
душа,
И никто, даже бог, не выше, чем
каждый из нас для себя,
И тот, кто идет без любви хоть
минуту, на похороны свои он
идет, завернутый в собственный
саван,
И я или ты, без полушки в кармане,
можем купить все лучшие
блага земли,
И глазом увидеть стручок гороха - это
превосходит всю
мудрость веков,
И в каждом деле, в каждой работе
юноше открыты пути
для геройства,
И каждая пылинка ничтожная может
стать центром вселенной,
И мужчине и женщине я говорю: да
будет ваша душа
безмятежна перед миллионом
вселенных.
И я говорю всем людям: не пытайте о
боге,
Даже мне, кому все любопытно, не
любопытен бог.
(Не сказать никакими словами, как
мало тревожит меня мысль
о боге и смерти.)
В каждой вещи я вижу бога, но совсем
не понимаю его,
Не могу я также поверить, что есть
кто-нибудь чудеснее меня.
К чему мне мечтать о том, чтобы
увидеть бога яснее, чем этот
день?
В сутках такого нет часа, в каждом
часе такой нет секунды,
когда бы не видел я бога,
На лицах мужчин и женщин я вижу
бога и в зеркале у меня
на лице,
Я нахожу письма от бога на улице, и в
каждом есть его
подпись,
Но пусть они останутся, где они были,
ибо я знаю, что, куда
ни пойду,
Мне будут доставлять аккуратно такие
же во веки веков.
<>
49
<>
Ты же, о Смерть, и горькие объятия
Смерти, напрасно
пытаетесь встревожить меня.
Без колебаний приступает к своему
труду акушер,
Я вижу, как его рука нажимает,
принимает, поддерживает,
Я лежу у самого порога этих изящных
и эластичных дверей
И замечаю выход, замечаю
прекращение боли.
А ты, Труп, я думаю, ты хороший
навоз, но это не обижает
меня,
Я нюхаю белые розы, благоуханные,
растущие ввысь,
Я добираюсь до лиственных губ и до
гладких грудей дынь.
А ты, Жизнь, я уверен, ты - остатки
многих смертей.
(Не сомневаюсь, что прежде я и сам
умирал десять тысяч раз.)
Я слышу ваш шепот, о звезды небес,
О солнца, о травы могил, о вечные
изменения и вечные
продвижения вперед,
Если уж вы молчаливы, что же могу
сказать я?
О мутной луже в осеннем лесу,
О луне, что спускается с круч тихо
вздыхающих сумерек,
Качайтесь, искры света и мглы, -
качайтесь на черных стеблях,
гниющих в навозе,
Качайтесь, пока так бессмысленно
стонут иссохшие сучья.
Я возношусь от луны, я возношусь из
ночи,
Я вижу, что это страшное марево -
отражение полдневного
солнца,
Я поднимаюсь к основному и
главному от великого или малого
отпрыска.
<>