Литература конца XIX – начала XX века
Шрифт:
Большую оригинальность поэме придает ее метафорическая насыщенность, в ней чуть ли не каждая строка метафорична. Примером материализованной метафоры может служить «пожар сердца» поэта, который тушат пожарные, или «больные нервы», что «мечутся отчаянной чечеткой», заставляя рухнуть штукатурку в нижнем этаже.
Сплетая тему любви с темой современного строя, империалистической войны и предчувствием революционных битв, Маяковский раскрывает социальный смысл поэмы при помощи поэтических образов, впитавших в себя отзвуки политических и военных событий. Черная ночь сравнивается с провокатором Азефом; закат сопоставляется с марсельезой, а облака с забастовкой («как будто расходятся белые рабочие, // небу объявив озлобленную стачку» — 1, 188). О войне напоминают «небье лицо», которое кривится «суровой гримасой железного Бисмарка», гибель потопленного подводной лодкой немцев пассажирского
Автор видит теперь не только отрицательные стороны большого города. По-новому им воспринята безъязыкая улица, у непривлекательных с виду представителей которой — шаг сажений. И если ранее поэт противостоял в своих произведениях тем, кто был обездолен и обезображен миром капитала, то теперь он чувствует свою общность с ними: «я» переходит в «мы».
Плевать, что нету Гомеров и Овидиевлюдей, как мы,от копоти в оспе.Я знаю —солнце померкло б, увидевнаших душ золотые россыпи!Жилы и мускулы — молитв верней.Нам ли вымаливать милостей времени!Мы —каждый —держим в своей пятернемиров приводные ремни!Последние строки перекликаются с подобным же выражением нового мироощущения в пролетарской поэзии 1910-х гг. Позднее такое мироощущение будет характерно для поэтов Пролеткульта.
В «Облаке в штанах» Маяковский выступает как «тринадцатый апостол», который; отвергая старый мир, предвещает близкую революцию.
Где глаз людей обрывается куцый,главой голодных орд,в терновом венце революцийгрядет шестнадцатый год. [1179]1179
В первом издании поэмы последняя строка читалась: «грядет который-то год».
Лирический герой оказывается родствен горьковскому Данко; свою душу он готов вознести как знамя революционной борьбы:
вам ядушу вытащу,растопчу,чтоб большая! —и окровавленную дам, как знамя.Образ искалеченной, израненной, трагически звучащей души проходит через всю раннюю поэзию Маяковского, опровергая одно из основных положений итальянского футуризма об изжитости интереса к психологии, к чувствам человека.
Значительное место в дооктябрьском творчестве Маяковского занимает богоборческая тема, трактуемая не в романтически-дерзновенном, а в сатирическом тоне. Место традиционной высокой «тяжбы» с богом теперь занимают «распри» с ним. Такая трактовка предваряла развитие атеистической темы в советской поэзии.
В литературе о Маяковском не раз уже отмечалась близость поэта к экспрессионизму. «Экспрессионисты должны были бы признать Маяковского своим родным братом. Из всех русских поэтов-футуристов, которые к экспрессионизму довольно близки вообще, Маяковский наиболее к ним близок», — писал А. В. Луначарский. [1180]
1180
Луначарский А. В. Собр. соч. в 8-ми т., т. 5. М., 1965, с. 413. — У русских художников были не только точки соприкосновения, но и прямые контакты с немецкими экспрессионистами. Так, Д. Бурлюк опубликовал статью «Die Wilden Russlands» в раннем экспрессионистском сборнике «Голубой всадник» (Der blaue Reiter. M"unchen, 1912), вышедшем под редакцией В. Кандинского и Ф. Марка. Бурлюк широко знакомил Маяковского с художественной жизнью Запада.
Действительно, некоторыми сторонами
С экспрессионизмом Маяковского сближало также тяготение к условной обобщенности человеческих образов. Соприкасаясь в такой условности с драматургией Л. Андреева («Царь Голод», «Жизнь человека»), Маяковский предвосхитил своими ущербными персонажами («Человек без уха», «Человек без глаза и ноги» — трагедия «Владимир Маяковский») обезличенных рабочих в позднее написанной экспрессионистской драме Г. Кайзера «Газ».
Преодолевая груз футуристических увлечений, сразу же вступивших в противоречие с тяготением к социальному восприятию мира, Маяковский быстро шел к овладению социалистическим мировоззрением.
Он приветствовал Февральскую революцию, видя в ней начало новой эры. В поэтохронике «Революция» (апрель 1917) говорилось:
Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде».Сегодня пересматривается миров основа.Сегоднядо последней пуговицы в одеждежизнь переделаем снова.Но по мере развития революционных событий поэт начинает постепенно понимать истинный смысл буржуазно-демократической революции. [1181] Об этом убедительно свидетельствовали опубликованные им стихотворения о мнимой революционности («Сказка о красной шапочке») и необходимости для воюющего народа осознать суть войны («К ответу!»).
Кто над небом боев —свобода?бог?Рубль!Когда же встанешь во весь свой ростты,отдающий жизнь свою им?Когда же в лицо им бросишь вопрос:за что воюем?1181
См.: Динерштейн Е. А. Маяковский в феврале — октябре 1917 г. — Литературное наследство, т. 65, с. 541–570.
В Октябре поэт сразу же заявил о своем желании работать с большевиками: «Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось» (1, 25).
В историю советской литературы Маяковский вошел как трибун революции, как поэт, открывший новую страницу в мировой революционной поэзии.
Заключение
Характеризуя особенности русской литературы XIX столетия, М. Горький писал: «В России каждый писатель был воистину и резко индивидуален, но всех объединяло одно упорное стремление — понять, почувствовать, догадаться о будущем страны, о судьбе ее народа, об ее роли на земле». [1182] По словам Горького, «храм русского искусства строен нами при молчаливой помощи народа, народ вдохновлял нас». [1183]
1182
Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 24. М., 1953, с. 66.
1183
Там же, с. 65.