Литературная Газета 6258 (№ 54 2010)
Шрифт:
А эти люди, впрочем, работают. Поставила их на службу Российская железная дорога: разворачивать просочившихся на перрон безбилетников по направлению к кассам. Но не стесняются они по двадцаточке брать с этих «зайцев» на глазах у всех. И – пропускать.
– Знаете, – говорят им пассажиры побойчее, из тех, кто привык через турникеты прыгать, как через школьного «козла», – на работу опаздываю. Отдайте, пожалуйста, в кассу.
В ответ – протянутая за купюрами рука и ухмылка.
Немало бродит их «коллег» и по самим электричкам.
– А почему это вы чаевые берёте? – спросила как-то женщина оштрафовавшего её контролёра.
– Ну нет у меня мелочи, дайте мне
Много, много десяточек оседает у них в карманах, не все ведь хотят получить квитанцию, особенно – уезжая за полночь на последних электричках. Вот переработка у кого, представляете?!
Халтурка по ночам!
Ника АЛИКИНА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
«Прозаичный я человек»
Портфель "ЛГ"
«Прозаичный я человек»
ИНТЕРТЕКСТ
< image l:href="#"/>Пётр Краснов – один из самых ярких современных прозаиков. Автор многих книг, лауреат премий имени Бунина, Мамина-Сибиряка, «России верные сыны» имени Александра Невского, «Ясная Поляна» имени Льва Толстого. В эти дни писатель отмечает 60-летие. «ЛГ» поздравляет своего постоянного автора с юбилеем и желает ему новых ярких произведений.
– Сегодня мы печатаем фрагмент второй части твоего нового романа «Заполье». Первая часть опубликована в 8–10-м номерах журнала «Москва». Судя по реакции некоторых критиков, роман привлёк внимание масштабносью замысла, остротой постановки общественно важных вопросов. Что послужило импульсом к его написанию?
– Вполне человеческое желание не расставаться с одним из своих персонажей. Не сказать чтобы часто, но бывает такое среди нас, пишущих: «родил» некоего типа в повести, скажем, интересного для тебя, перспективного для развития некоей идеи – а уже надо расставаться… Так случилось в повести моей «Звезда моя, вечерница» с Иваном Базановым, журналистом бывшей областной партийной газеты, «партянки». Судьба множества таких журналюг – это ж судьба страны нашей в последние тридцать лет, со всем, что в ней есть: тут и стойкость, верность долгу своему, профессиональному и человеческому, и конформизм, а то и предательство себя и других, ближних и дальних, поклонение навязанному с Запада идолу под названием «борьба за выживание» – монстру, готовому оправдать всякое зло и преступление, сожрать всё, чем жива душа человека, только попусти его в себя. Без массовых драм, а часто и экзистенциальных трагедий такой мировоззренческий слом, такое насилие, какое устроили в нашей стране апологеты нравственного Низа над Верхом, не то что не обходится – нет, они становятся знаковыми для очередной Смуты, позорным тавром на безвременье нынешнем… Особенно многотрудна и неоднозначна судьба не покорившихся Низу, и герой мой пытается сопротивляться неправедности и тотальной лжи ельцинского режима ещё в середине девяностых, когда они уже достаточно обозначились, проявились во всей непотребности своей и поставили пред всякой личностью проблему выбора: или – или… И эта проблема сейчас ещё более злободневна для нас, чем полтора десятка лет назад, потому что советское наследство окончательно и бездарно проворовано и проедено, мы «дошли до ручки» – экономически, политически, нравственно – и отказа от этого нахлебничества не миновать.
– Юбилей – повод для подведения определённых итогов. Для тебя как писателя это, наверное, выход пятитомного собрания сочинений…
– Что касается пятитомника, то это, по сути, переиздание собрания сочинений в четырёх томах, вышедшего в Печатном доме «Димур» несколько лет назад, с добавлением повести «Новомир» и романа, о котором шла речь. И я, конечно же, очень благодарен издателю Зинаиде Максимовне Мурашко за такой подарок к моему не бог весть какому радостному «пенсионному» юбилею.
– Круглая дата – это ещё и повод вспомнить ключевые моменты творческой биографии. Известно, что у тебя было весьма успешное литературное начало: выход первой книги «Сашкино поле» в 1978году, премия имени М. Горького, приём в Союз писателей. А что этому предшествовало?
– Собирание себя, если можно так выразиться. Определение выбора, опять же: чем заняться «на всю оставшуюся жизнь». И не хотел откладывать его, потому что каким-то для юнца чудом понимал, что если отложишь, то можешь ведь и потонуть в мелких, вроде бы жизненно насущных частностях и потребностях, потеряться в широко расходящемся веере своих же интересов и увлечений, а их было предостаточно вплоть до живописи. Своей молодой жадности к жизни и сегодня завидую. Но она же может и подвести, направить по неверно, впопыхах выбранному пути, и потому я с искренним сочувствием отношусь к молодым, стоящим перед таким выбором.
Интуиция и привела меня сорок лет назад, когда увлёкся стихописанием, в оренбургское литобъединение, которое вёл и посейчас ведёт Геннадий Хомутов, выученик Литинститута легендарных теперь уж времён Рубцова, Передреева, Соколова, Кузнецова, Шкляревского. Его штудии были для нас, молодых, тем, что можно назвать «закалкой классикой», после чего уж мало кого потянет в постмодернистские забавы, нечистые игры со словом, поскольку тогда мы пусть в первом приближении, но познали уже истинное чудо Слова… Но стихи – свои собственные, конечно, а не из наследия поэтического нашего, – были мне как-то узки, тесны, не вмещали всего, что хотелось выразить, слишком многое там, казалось, отнимали условности формы, и хотелось вырваться на волю, на простор прозы… Как видишь, прозаичный я человек.
Отсюда и родились первые рассказы, большую часть которых я давно забраковал. Но некоторые из них – «Шатохи», «Наше пастушье дело», «День тревоги» – стали стартовыми для меня и тем самым определили всю мою траекторию дальнейшую, «вписали» меня в себя, и я считаю это самой, может, большой удачей в своей литературной, и не только, биографии. Пошли их публикации в центральной периодике, а это уже – судьба, от которой уклониться было теперь никак нельзя, невозможно, стыдно: как, в тебя поверили, что-то новое и лучшее ждут от тебя – а ты?! Этот стыд, считай, и до сих пор гонит меня, заставляет работать, не дожидаясь «вдохновения», не даёт очень-то успокаиваться: мало ли что ты написал-наиздавал, за что премии литературные получал, это как бы уже и не твоё… Твоё – это то, что ты сейчас недописал, не довёл ещё до ума.
– Кто из писателей – классиков и современников – оказал на тебя влияние?
– В разное время – разные, так можно вкратце ответить. Русская классика в первую очередь – общее глубокое влияние, связанное именно с ответственностью перед словом, за слово своё. Какие-то отдельные влияния даже и не могу теперь выделить, выставить на передний план, они если и были, то достаточно кратковременные – Бунина, например, или Шолохова, – и я старался скорее «отталкиваться» от них, чтобы не попасть в стилевую зависимость, не стать заурядным подражателем. И сейчас не рискую читать любого серьёзного писателя перед тем, как самому сесть за рабочий стол. Выработать какой-то свой стиль, свою доминанту смысловую, творческую – эту задачу я сумел поставить перед собой, к счастью, довольно рано и до сих пор пытаюсь выполнить, решить её: в конце концов это вопрос моей суверенности как личности и как писателя, чести, моего пусть относительного, но самоуважения. Насколько это удалось – судить не мне, в своё оправдание могу лишь сказать, что я старался, понимая, что есть тут и другая крайность, ничуть не лучше подражательства: свалиться в оригинальничанье, ретивое желание во что бы то ни стало выделиться. И, добавлю, отнюдь не считаю это своё самоопределение в нынешней литературной жизни позицией некого удовлетворённого «середнячка»-конформиста, каких и сейчас, и всегда было множество; нет, шёл и буду идти своим путём, неудобным и наособицу, памятуя заповедь Твардовского: «сказать, что я хочу, и так, как я хочу»… Считаю, что возможностей истинного новаторства в рамках большой Традиции несравненно больше, чем во всякого рода показном авангардизме, постмодерне тем более.