Литературная Газета 6261 (№ 57 2010)

Литературная Газета

– А что такое «чрево»? – не понял я.

Нина Семёновна объяснила:

– Живот. А чрево – это по-старинному. Понял?

Я понял. И произнёс, проговорив в голове слово «чрево», совершенно правильно название фильма:

– «Чрезвычайное происшествие»!

– Вот и весь мой секрет, – по-свойски подмигнула мне Нина Семёновна, и на этот раз я почти поверил, что она всё же была школьницей…

И подобных «секретов», которыми первая моя учительница доверительно делилась с учениками,

у неё было множество. «Вагон и маленькая тележка», – представлял я это множество в начальной школе. «У твоей Семёновны ума – палата», – отзывалась о Нине Семёновне моя бабушка Маня, тоже, между прочим, Семёновна. Но тут же почти всегда приговаривала, то ли огорчаясь за свою тёзку по отчеству, то ли ревнуя меня к ней: «Да вот только до стару не сыскать умной пару…»

Не ошиблась родная мне Семёновна – Нина Семёновна и к выходу на пенсию, помолодев до неприличия, как злословили о ней за её по-девичьи прямой спиной коллеги постарше и чуть помладше, оставалась безмужней. По этой же причине, толковали и дальше о ней коллеги, она продолжала учительствовать и на заслуженном отдыхе, пока в грянувшую перестройку не отменили обязательную прежде четырёхклассную начальную школу, раскатав затем по брёвнышкам кедровый сруб и нашей, поставленный теперь уже в начале прошлого века.

Лишившись работы, Нина Семёновна, однако, своими «секретами», и не только в родной речи, продолжала делиться. Но мы, давно повзрослевшие первые её ученики, навещали учительницу всё реже и реже. После перестройки нас с каждым годом оставалось всё меньше и меньше, а Нина Семёновна делалась старее и старее. Наверное, потому, что в новом веке нас уже почти не осталось, а промежутки между встречами оставшихся с первой учительницей увеличились до бессовестности. И я стал последним, кто застал её ещё живой. Не потому, что оказался самым совестливым из бывших учеников, а просто, проезжая случайно мимо её домишки, подумал: «Жива ли?» – и нажал на тормоза.

– Коля! – поднялась мне навстречу из кресла, близко приставленного к древнему телевизору, Нина Семёновна. – Каким тебя ветром занесло?

– Ветром воспоминаний, – почти не солгал я. – От нашей, вон, школы даже пустое место уже травой заросло, а ваш домик такой же, как и прежде.

– Оставь, Коля, свои комплименты более молодым, – усмехнулась Нина Семёновна. – Моя избушка меня дряхлее. И тебе пристало бы к случаю повторить вслед за Есениным: «Ты жива ещё, моя старушка?» Или я теперь совсем ничья, Коля? – заглянула она мне в глаза так же, как когда-то, но было лицо первой моей учительницы заплаканным.

– Не ничья, а наша, – обнял я старушку. – И не надо больше плакать, ладно? – попросил я её, точно обещая впредь никогда с ней не расставаться.

– Ладно, – вроде бы согласилась она и уже за чаем на кухоньке рассказала, почему плакала: – Я всегда, Коля, плачу, как включу телевизор новости посмотреть и послушать. Передают одни происшествия, и почти все – чрезвычайные. Если даже чрезвычайность не негативная, даже радостная, – всё одно плачу, Коля, – призналась Нина Семёновна.

– От радости тоже часто плачут, – не понимая, к чему она клонит, сказал я.

– Нет, я не о том, Коля. Если радость, я, конечно, радуюсь, а плачу, потому что слёзы сами начинают литься, как услышу исковерканную родную речь. Половину дикторов и ведущих надо к логопеду отправить, у многих просто каша во рту, и исключительно все, Коля, – представляешь, все! – не ведают о правильном произношении слова «чрезвычайно»! «ЧЕРЕЗвычайно»! – и всё тут, произносят, да ещё так старательно это «через» выговаривая, что и не захочешь, а заплачешь, – вздохнула Нина Семёновна.

– Вы бы им написали.

– Да и писала я на все телеканалы: так нельзя говорить, такое произношение чревато не только оглуплением русского языка, но и сведением его богатства к набору слов, который употребляла небезызвестная Эллочка из Ильфа и Петрова… И знаешь, Коля, что мне ответили с одного из этих телеканалов? – задохнулась от возмущения Нина Семёновна.

– И что ответили?

– А вот что, Коля, цитирую: «Ваши замечания насчёт слов «чрево» и «черевато» будут учтены в создании новостных программ», – дословно процитировала полученный ответ Нина Семёновна. – Представляешь, так и написали – «черевато»! Теперь вот смотрю телевизор – и боюсь услышать это «черевато».

Прощаясь с первой учительницей, я оставил ей свою визитную карточку. От денег она наотрез отказалась. А о карточке спросила:

– Что это, Коля?

«Здесь мои реквизиты», – чуть не выдал я, но вовремя спохватился – «реквизиты» обидели бы старую учительницу:

– Мой новый телефон, Нина Семёновна. И адреса – домашний и почтовый. И ещё один телефон – мобильный.

– Разберусь, – печально сказала Нина Семёновна.

Но разбираться пришлось соседке, сообщившей мне о её кончине.

Первой моей учительницы не стало несколько лет назад. Но сколько бы ещё лет жизни ни даровала мне судьба, я буду мучиться, гадая, как умерла Нина Семёновна – включив телевизор или не успев его выключить?..

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии:

«Кого мы растим?»

Общество

«Кого мы растим?»

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕМЫ

В «ЛГ» пришло множество откликов на статью Натальи Гамаюновой «Кого мы растим?», опубликованную в № 5, 2010, о том, как изматывающие учебные программы превращают нынешних школьников в биороботов. Видимо, тема – роль школы в жизни современного ребёнка – не могла не взволновать наших читателей. Поэтому мы намерены в ближайших номерах публиковать статьи, исследующие проблемы эмоционального оскудения жизни школьника, его отношения к школе как к ежедневному и незаслуженному наказанию. (Наш электронный адрес для участников разговора прежний nomir@lgz 27 . ru). А пока предлагаем выдержки из самых первых откликов.

27

mailto:nomir@lgz