Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4

Соловьева М. Г.

— Ну и пусть прилипло, — пробормотал Пек, — ты муки добавляй, и на одном месте замесим.

Сережка поручил это дело брату, а сам пошел пробовать мясо. Он долго тыкал в суп вилкой и, наконец, крикнул Пеку:

— Пора загружать!..

— Загружай… — уныло отозвался Пек, с трудом вытаскивая из теста свои толстые, коротенькие пальцы.

— Значит, не отлипает? — глубокомысленно спросил Сережка.

— Не отлипает, — подтвердил Пек.

— Ну и пусть, мы стол к плите придвинем.

Ребята с трудом придвинули стол к плите. Сережка окунул ложку в бульон, затем поддел ею немного теста.

— Ты по полной бери, — запротестовал Пек, — маме поправляться надо… И вообще толстые клецки вкуснее…

Скоро Сережка пригасил газ, и они пошли накрывать на стол.

Мама уже проснулась.

Она поцеловала обоих сыновей и подозрительно глянула на Пека. Локти у того были в муке.

— Это я об стену в кухне, — неумело соврал Пек, отряхиваясь.

Сережка переменил на мамином стуле салфетку, расставил тарелки и побежал за супом. Суп был густой и мутный… Разлив его по тарелкам, Сережка недовольно подвинулся к Пеку.

— Не мог уж замесить как следует. Все клецки разлезлись.

— А вот и не разлезлись, — проворчал в ответ Пек, вытаскивая из тарелки большой, в полкулака, комок теста.

Мама удивленно помешивала суп ложкой.

— Что, если она есть не будет? — прошептал Сережка, соскабливая ложкой прилипшую к зубам клецку.

Пек завел глаза под лоб, веки у него начали подозрительно пухнуть. А мама отхлебнула одну ложку, другую, с улыбкой посмотрела на ребят и сказала, что давно мечтала о таком супе.

Р. Красильщикова

Подруги

1

С Верой Сазоновой Тюрина Васса Учатся вместе с первого класса. Лучших подружек, чем девочки эти, Вы во всей школе не сможете встретить! Если у Вассы неладно с дробями (Всяко бывает, ведь знаете сами), Вера подруге помочь не откажет, Всё объяснит ей и всё ей покажет. Если для Веры остался неясным Новый урок с безударною гласной, Васса задаст упражнение Вере, Выполнит Вера, а Васса проверит. Вместе подруги бегут на каток, На рукоделье, В юннатский кружок, В детскую библиотеку районную Тюрина ходит и ходит Сазонова.

2

…Произошло это после истории. Девочки наши о чем-то поспорили, Вера в чернила перо обмакнула, Васса нечаянно Веру толкнула. Вера, принявшись записывать правило, Кляксу большую в тетрадку поставила. Вера у Вассы резинку спросила, Тюрина вдруг почему-то вспылила, И, попрошайкой назвавши подружку, Васса от Веры услышала: «Плюшкин!» Дальше и больше, слово за словом — Вот у подружек и ссора готова. С кислою миной за партою — Тюрина. Губы поджаты, брови нахмурены. Красная, рака краснее вареного, С видом обиженным, рядом — Сазонова. Так и поссорились наши подружки, Так

и конец наступил этой дружбе… Врозь они ходят теперь на каток, На рукоделье, В юннатский кружок, В детскую библиотеку районную Тюрина ходит одна, Без Сазоновой. Если ж на лестнице встретятся обе — То друг на друга глядят исподлобья… Вот и судите: вправду ль крепка Дружба, что рвется из-за пустяка?

Л. Брандт

Пират

Свет, яркий режущий свет увидел Пират, когда на двенадцатый день жизни у него впервые открылись глаза. До этого мир существовал для него только в виде вкуса молока, запаха псины и сосны и ощущения тепла, исходившего от тела большой, похожей на немецкую овчарку, суки.

Рядом с ним копошилось еще шесть комков из мяса, хрящей и шерсти, но Пират их еще не видел, хотя и смотрел на мир уже открытыми раскосыми глазами.

Пират жил мало дней на свете, и у него не было еще воспоминаний. Он не знал, что большая серая сука, дающая ему свое молоко, тепло и любовь, приходилась ему мачехой.

Его мать, ржаво-желтая поджарая волчица, лежала в это время в дальнем логу, забившись в заросли высокой травы, и прижималась израненным боком к холодной, сырой глине.

От худобы волчица казалась высохшим на солнце трупом. Она лежала не двигаясь, не шевелясь, уткнув нос в кочку и закрыв глаза. Только уши жили самостоятельной жизнью на остромордой воспаленной голове. Они чутко стояли на страже и вздрагивали от малейшего шороха.

Временами волчица медленно поднимала голову, с трудом открывала желтые раскосые глаза, мутно глядела по сторонам, потом, жадно и долго фыркая и давясь, лакала воду из ближайшей лужи. На короткое время у нее прояснялись глаза, она поворачивала голову, на непослушной шее и зализывала рану на левой лопатке. Ребра тогда так выпирали наружу, что, казалось, неминуемо должны были прорвать присохшую к ним кожу.

Одиннадцать дней назад, окровавленная, с зарядом дроби в лопатке и в боку, приползла волчица в этот лог, и с тех пор ни разу никто ее здесь не побеспокоил. Только изредка бесшумно раздвигались кусты и на краю лога появлялся большой лобастый волк с мощной, пышной шеей и необычайно темной для волка окраской.

Появлялся он совершенно бесшумно, но острые, толстокожие уши волчицы недаром казались единственной частью тела, не утратившей жизни. Волчица открывала глаза, потом морщила нос и показывала гостю крепкие зубы.

Волк останавливался и темнокоричневыми глазами подолгу, не мигая смотрел на волчицу. Во взглядах волка и волчицы не было ничего похожего на ласку.

Постояв несколько минут, волк исчезал так же бесшумно, как и появлялся. Волчица еще некоторое время смотрела ему вслед, потом бессильно роняла голову на сырой, холодный мох.

В тот день, когда Пират впервые открыл глаза, волк явился к волчице не один. Он держал в зубах крупного зайца. Волчица подняла голову и насторожилась. Волк долго стоял на своем обычном месте, не выпуская добычи, затем шагнул вперед. Волчица молча подняла губу и оскалила зубы. Но взгляд ее уже казался не таким настороженным, и от этого оскал более походил на улыбку, чем на угрозу.

Волк сделал несколько осторожных шагов, уронил зайца и исчез в кустах.

И сразу же над местом, где лежал мертвый заяц, закружились вороны. Волчица зарычала и снова оскалила зубы, отчего стала еще более раскосой, потом впервые поднялась на ноги и, проковыляв несколько шагов на трех ногах, легла рядом с зайцем.