Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
Шрифт:
— Выслали машину? — быстро спросил он.
— Какое! Ребята еще утром в Первомайское укатили да, верно, там и застряли. Твоя машина одна осталась.
В правлении они застали завгара Стогова, механика и двух слесарей. Тут же сидел отец Маруси. Шел горячий спор.
— Немедля выезжать нужно, — услышал Григорий, — чтобы к вечеру в город попасть.
— А если завтра утром? — нерешительно возразил один из слесарей. — Буран ведь.
— Как можно? — перебил механик. — Детских врачей всего двое в городе.
Семенов вздрогнул, растерянно оглядел споривших.
— Плохо, очень плохо Марусе. Фельдшер боится, что дифтерит. Сыворотку нужно, а то… Я сам бы поехал, товарищи, кабы мог… Вчера думали, — простуда… обойдется. Да что поделать?… Буран.
— А ты как полагаешь, Гриша? — необычно мягко спросил Стогов.
Григорий секунду помедлил. Дифтерит. Без врача, без сыворотки девочка может погибнуть. «Буран… Но машина надежна, дорогу я знаю. Ехать, пока не занесло».
Он ответил решительно:
— Пойду машину заправлять.
В комнате стало тихо, слышно было, как натужно дышит Семенов.
— Если кому… и, верно, Грише, — подтвердил механик. — Он у нас лучший водитель.
— Смотри, Григорий, поездка будет трудная, — задумчиво сказал Стогов. — Разве что сумеешь проскочить до заносов… Но одного я тебя не отпущу. Вдвоем надо.
— Я справлюсь один! Буран только начался, намести не успело.
Стогов хотел предложить ехать вместе, но передумал. В самом деле — зачем? Если в степи занос, всё равно придется вернуться. Если не занесло, Зенков доберется.
— Ладно, поезжай один. Но будь осторожен, Григорий!
— Знаю. Айда, Степан, бегом!
Когда друзья выскочили на улицу, уже темнело. Ветер свистел и выл еще пуще.
— Погано… — проворчал Иванов. — Ишь, теплеет. Самый злой буран начинается…
Говорить было трудно, дальше зашагали молча. В сумерках замаячили строения гаража.
— Живей, Гриша! Всё готово!
Иванов еще раз оглядел машину, свирепо ткнул валенком в заднюю покрышку, распахнул ворота. Со свистом в гараж ворвался крутящийся снег.
Григорий вышел из конторки, застегиваясь на ходу.
— Счастливо! В случае заноса — давай назад… Ох, Григорий! Напрасно ты едешь один! — с тревогой сказал Иванов.
Григорий усмехнулся, сморщился его вздернутый нос.
— А чем бы ты мне помог? Дорога еще свободна, не занесло. Когда обратно поеду, — иное дело.
Он крепко стиснул руку Степана и влез в кабину.
— Гриша!
К воротам подбегала запыхавшаяся Татьяна, вся облепленная снегом, закутанная до бровей.
— Гриша… — она с трудом переводила дыхание. — Ты едешь? Буран расходится… Страшно! Обожди… может, стихнет. Замерзнешь..
— Не замерзну! — резко ответил Григорий. — Извини… некогда сейчас.
Он махнул рукой, захлопнул дверцу кабины.
Машина рванулась,
Григорий вел машину по памяти. Знакомые ориентиры — кусты, лога, холмы — неузнаваемо изменились. Буран местами смел снег, кое-где обнажив бугристую потрескавшуюся землю. У возвышенностей он нагромоздил снежные завалы выше человеческого роста; их острые гребни походили на скалы.
Ветровое стекло покрылось наледью. Григорий остановил машину, выскочил на дорогу. Ветер больно завыл в ушах, пробрался в рукава, дошел до тела.
Григорий повернулся спиной, пятясь, дотянулся до стекла. Тряпка с солью сняла ледяной нарост.
Снова обернул лицо к ветру, прикрываясь рукавицами. Белый смерч крутился в свете фар, пропадал во мраке. Представилось огромное пространство степи, всё заполненное взбесившимся снегом. Стало страшно: один в этой снежной буре.
Но рядом успокаивающе фыркал мотор, машина вздрагивала, подобно живому существу. Ощущение одиночества исчезло. «Ну, и кружит, — подумал Григорий. — Такого и не видывал»…
Машина снова рванулась вперед. Дорога пошла ровнее, бугры и наметы не попадались. Впервые вернулся думой к Татьяне. Зачем она прибежала в гараж? Что хотела? Вспомнились ее испуганные глаза, прозвучали слова: «Обожди… замерзнешь…» Отчего она так сказала?
Будто потеплело в кабине, притих озорной, рвущийся в щели ветер. Григорий крикнул во всё горло, точно лихих коней погонял, и нажал на газ.
«Любит… любит… любит…» — высвистывал ветер.
Дорога внезапно кончилась, впереди белел сплошной сугроб.
— Поворот… Здорово натрудило у холма, — вслух подумал Григорий.
Он дал задний ход, съехал на целину. Буксуя, разметая снег, машина подвигалась толчками. Сугроб остался позади, но вдоль дороги горбилась, уходя вдаль, низкая снежная гряда. Передние колеса завязли, задние скользили, гремя цепями. Мотор сердито ворчал низким басистым звуком.
Через несколько минут Григорий оставил бесплодные попытки, взял лопату и вышел. За высоким сугробом ветер казался не таким резким. Григорий неистово работал, расчищая снег.
Проход пробит. Грузовик, медленно переваливаясь, выполз на дорогу и сразу остановился: крылья машины уперлись в новый сугроб. Занос был невысокий, плоский. Дальше, насколько хватал глаз, дорога была чистой. «Метров пять, не больше», — прикинул Григорий.
Ветер бросал снежную пыль, глаза слезились, воздуха не хватало. Временами казалось, что работа бесполезна. «Вдвоем бы надо… верно Стогов говорил. Да разве угадал бы кто, что так намело?..»
Григорий прислушался, швырнул лопату, кубарем влетел в кабину. Рывок стартера… другой, третий. Противный холодок покатился по потной спине. «Заглох мотор… недоглядел!»