Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3
Шрифт:
Видя, что Бельчер не новичок в оказании медицинской помощи, Курганов опять вышел на палубу. Перед входом в салон на солнцепеке стояли американские матросы, не смевшие войти в помещение для офицеров. Они обступили Курганова, стали спрашивать про состояние пострадавших. Он успокоил их, заверив, что будет сделано всё, чтобы спасти жизнь больных. Постепенно матросы разошлись; не уходил один Аллен. Утром, несмотря на крайнюю усталость, боцман казался человеком полным сил и энергии. Держался он солидно, с достоинством, как знающий себе цену. Теперь этот сорока- или сорокапятилетний рослый мужчина выглядел
— Ради бога, сэр, скажите правду!. Все они будут живы или… Или, просто, до прихода в порт вы не хотите… ну, чтобы не было никаких историй…
Ответа не последовало. Курганов сейчас ненавидел и презирал Аллена. Он был рад, что тот страдает. Боцман так же виноват в несчастье, как и шкипер с помощником. Ничего, пусть его помучает совесть!
— Сэр, если у вас есть дети или старушка мать, ради них скажите… — молил Аллен. — В кубрике был мой племянник, Марчерт, Эзра Марчерт, такой худенький, лицо в веснушках. Ему ведь только семнадцать лет, хотя он выдает себя за двадцатилетнего.
Курганов случайно запомнил этого Марчерта. Он лежал в кубрике первым с краю. Штурман сам начал стаскивать его с нар, и кто-то крикнул в это время: «Глядите, маленький Марчерт! Вон его выносят!..»
— Ваш племянник, боцман, начинает приходить в себя, — не сразу ответил Курганов. — Он в лучшем состоянии, чем другие. Над тем местом, где он лежал, на потолке была какая-то труба, из нее дуло, это его спасло. Я даже ударился об эту трубу.
— Слава богу, слава богу, — шептал Аллен. Судорога кривила его лицо. Он зачем-то стянул с головы шапку и снова надел. Потом извиняющимся тоном, точно это была его вина, что Курганов ушибся о трубу, начал объяснять:
— Там на потолке эта штука… это труба — остаток от электропроводки. У нас все провода находятся в таких трубах, а внутри изоляция. И подумать только, — добавил он, покачав голевой, — она его спасла! Ураган вышиб заглушку и начал в нее задувать.
Всё, что накопилось в душе Курганова за эти сутки, вдруг прорвалось наружу:
— Это не корабль, это пловучий сумасшедший дом!.. Здесь все задались целью укокошить друг друга! — Какого дьявола вы изображаете из себя ягненочка? Каждый юнга с рыбачьего парусника знает, — чтобы лампы не коптили, в резервуар кидают кусочек канифоли, а вы, старый моряк, будто это и забыли! — накинулся он на боцмана.
Боцман смущенно почесал щеку, заросшую густой щетиной.
— Так-то оно так, сэр, не до этого было… И привыкли к лампе, никогда она раньше не коптила.
— Как привыкли? Ведь у вас электричество? — Но, выкрикнув это, Курганов вдруг сообразил, что раз над головой Марчерта висела пустая трубка с изоляцией, — значит, электропроводка в кубрике отсутствовало. Но от возбуждения он уже не мог остановиться и продолжал выкрикивать дальше: — Объясните мне, чорт вас побери, почему дверь в кубрик запирают? Признайтесь: когда начался ураган, весь экипаж был пьян?! Этим и объясняются все безобразия!?
— Что вы, что вы! — боцман даже замахал руками. — Если кто-нибудь из ребят явится с берега подвыпивши, шкипер его так изукрасит, что он потом год будет отворачиваться
— А, бросьте, Аллен, не оправдывайтесь! Так я вам и поверю, что все улеглись спать именно когда задул памперос, когда тут чорт знает что качало твориться!
Боцман опять почесал щеку.
— Это я упросил лишних запереть в кубрик, сэр. Откровенно говоря, боялся, что их смоют волны. Ну, а мистер Девис… он только плюнул и сказал, что проломит мне башку, если людей не будет хватать. Ну, да он сам понимал, что так лучше…
— Что за чушь вы городите, боцман?! Какие лишние люди у вас оказались?
Аллен развел руками.
— А как их еще назвать, сэр? Лишние-то они, конечно, не лишние; в тихую погоду все делали свое дело. Но в такой-то шторм… Да вы же сами понимаете, — те, кто раньше не бывал в море, ведь они будут младенцы… За один рейс чему научишься?
За один рейс! Теперь кое-что становилось понятным. Это одно слово многое разъясняло. В Англии и Америке до сих пор команду нанимают на определенный срок только на пассажирские и почтовые суда, совершающие рейсы по расписанию. А на грузовые суда матросов и кочегаров берут только на один рейс.
То, что люди не имеют никакой квалификации, — мало кого смущает, это дело боцмана и старшего машиниста, они обязаны заставить матросов и кочегаров работать. Как? Это их профессиональный секрет, никому до этого нет дела.
На «Морской цветок» опытные моряки, конечно, избегали поступать, зная, что представляют собой «пловучие гробы». Поэтому боцман и шкипер по-своему правильно рассудили, что во время шторма от половины из команды никакой пользы не будет и, во избежание несчастного случая, проще всего ее убрать с палубы. Курганову стало понятным, и почему Девис, в то время, когда судну грозила опасность разбиться о скалы, так мало сделал для спасения парохода. Имея в своем распоряжении лишь половину экипажа, он и не мог сделать больше.
Теперь для Курганова осталась неразгадана только одна тайна: тайна перерубленного троса. Но тут боцман сам решительно ничего не понимал. Узнав, что трос не лопнул, а перерублен, он буквально остолбенел, потом разразился потоком брани:
— Сил больше нет, до чего тошно на этом вонючем корыте! Как спруты, из тебя всю кровь высасывают! Работаешь до упада, продукты всегда испорченные…
— Я слышал, мистер Девис хочет открыть бар и копит деньги, — подсказал Курганов.
— Да, уж это мы знаем, деньги копить он умеет. Мистер Бельчер получает половину жалованья, потому что, видите ли, стар стал, не так, мол, хорошо работает. На ремонте всегда экономят…
— Может быть, шкипер перерубил трос?
Боцман долго думал, потом покачал головой:
— Всё может статься, только уж, не знаю, право, зачем это ему… Компания «Голубая звезда» тоже ведь маху не даст. Если бы мы потонули, уж не шкиперу была бы от этого польза.
В салоне пахло нашатырным спиртом. Бельчер, взъерошенный, как старый ворон после дождя, сидел в кресле. На вопрос Курганова, как чувствуют себя больные, он только пожал плечами:
— Сам господь бог не сделает больше, чем я сделал: никаких лекарств в аптечном ящике, кроме нашатыря и бинтов, нет. Меняем им грелки, дали хлебнуть виски — и всё.