Литературные воспоминания
Шрифт:
Я здоров — это главное; работаю потихоньку — это не совсем хорошо;
гуляю в ожидании охоты; вижусь с некоими соседями. Объясняемся с мужиками, которые изъявили мне свое благоволение: мои уступки доходят почти до
подлости. Но вы знаете сами (и, вероятно, в деревне узнаете еще лучше), что за
птица русский мужик: надеяться на него в деле выкупа — безумие. Они даже на
оброк не переходят, чтобы, во-1-х, не «обвязаться», во-2-х, не лишить себя
возможности прескверно справлять
бессильны. Вы им сто раз докажете, что на барщине они теряют сто на сто; они
вам все-таки ответят, что «несогласны, мол». Оброчные даже завидуют
барщинным, что вот им вышла льгота, а нам — нет. К счастью, здесь в Спасском
мужики с прошлого года на оброке.
Я видел Фета и даже был у него. Он приобрел себе за фабулозную сумму в
70 верстах отсюда 200 десятин голой, безлесной, безводной земли с небольшим
домом, который виднеется кругом на 5 верст и возле которого он вырыл пруд, который ушел, и посадил березки, которые не принялись... Не знаю, как он
выдержит эту жизнь (точно в пирог себя запек), и, главное, как его жена не сойдет
с ума от тоски. Малый он, по-прежнему, превосходный, милый, забавный — и, по-своему, весьма умный.
327
В этой же деревне совершилось неприятное событие... Я окончательно
рассорился с Л. Н. Толстым (дело, entre nous, между нами (франц.), на волоске
висело от дуэли... и теперь еще этот волосок не порвался). Виноват был я, но
взрыв был, говоря ученым языком, обусловлен нашей давнишней неприязнью и
антипатией наших обеих натур. Я чувствовал, что он меня ненавидел, и не
понимал, почему он—нет-нет и возвратится ко мне. Я должен был, по-прежнему, держаться в отдалении, попробовал сойтись — и чуть было не сошелся с ним на
барьере [426]. И я его не любил никогда,— к чему же было давным-давно не
понять все это?..
Я постараюсь вам переслать первую (переписанную) половину моего
романа. Разумеется, вы должны мне сказать всю правду. Но сперва напишите
мне... Помнится, из Симбирска в Орел, то есть в Мценск, почта шла чуть не
полтора года. Авось в нынешнее время, когда и т. д., произойдет улучшение.
Передайте мой самый задушевный поклон вашей жене. Говорят, москвичи
ее на руках носили. В этом нет ничего удивительного, но это меня радует тем не
менее.
Не забудьте, что будущей весной я у вас крещу сына Ивана. Ну, прощайте, милый мой. Жду ответа от вас и дружески, крепко жму вам руку. Ваш И. Т.».
Для понимания этого письма необходимо вспомнить, что оно написано
тогда, когда «Положение о крестьянах» еще не знало «обязательного выкупа»
наделов и требовало предварительного переведения
потом уже допускало сделки с ними. Вот этого двойного соглашения и трудно
было добиться у обеих сторон, владетельской и крестьянской, так что обе пришли
к убеждению, что и освобождение крестьян есть война, а не мир. Имение
Тургенева принадлежало еще к счастливым по отношению к освобождению.
Управляющий им, дядя И. С. Тургенева, упоминаемый в записках г-жи Житовой о
семье Тургеневых, Николай Николаевич Тургенев, был опытный хозяин.
Покамест помещик увещевал бывших своих подчиненных, он отмежевал во всех
имениях своего доверителя крестьянские наделы согласно «уставным грамотам»
и тем приготовил их переход на оброк и на выкуп. Последний и состоялся почти
вслед за тем. Иван Сергеевич мог гордиться, что он был один из первых
рассчитавшихся окончательно с крестьянами, кроме благодеяний и услуг, на
которые он был щедр и которые всегда оказывал и потом своим ех-крепостным.
Впоследствии отношения между владельцем села Спасского и его
управителем значительно спутались. Трудно сказать, не имея под рукой
документов, кто был из них прав. Послухам и ходячим толкам, управляющий Н.
Н. Тургенев будто бы воспользовался безденежным векселем в 50 000, данным
ему владельцем с целью обеспечения его на случай преждевременной смерти И.
С. Тургенева, и представил вексель ко взысканию при жизни племянника, будучи
еще даже управляющим всеми его имениями. Неизбежным следствием того
являлась или продажа части этого имения, или того добра, какое в нем
находилось. Иван Сергеевич искал занять такую сумму и, не успев в том, принужден был продать великолепную виллу, построенную им в Бадене,
328
московскому банкиру Ахенбаху и, таким образом, расквитался с фиктивным
своим долгом.
Но все это только слухи; переходим опять к фактам. В сентябре 1861 года
Тургенев покинул Спасское и явился в Петербург, а в начале октября находим его
опять в Париже, откуда он и послал следующее письмо. В нем он уведомляет о
получении моего отчета о романе «Отцы и дети», много занимавшем его, как
увидим, все лето в Спасском [427], а также продолжает рассказ о своей истории с
Л. Н. Толстым.
«Париж, 1 (13) октября 1861. Rue de Rivoli, 210.
Любезнейший П. В., примите от меня искреннюю благодарность за ваше
письмо, в котором высказывается мнение о моей повести. Оно меня очень
порадовало, тем более что доверие к собственному труду было сильно потрясено