Литературные воспоминания
Шрифт:
У вас, в Петербурге, кажется, все понемногу утихает. Напишите об этом.
Правда ли, что Добролюбов опасно болен. Очень было бы жаль, если б он умер
[438]. Вы, наверное, видите Дружинина и Писемского: поклонитесь им от меня.
337
Вы знаете, бедная гр. Ламберт потеряла своего единственного сына... Она не
переживет этого удара.
Я в довольно грустном настроении духа, тем более что вот уже третий день, как моя старая болезнь, о которой я уже забыл думать, вернулась ко мне. А
штука очень скверная. Нет ли чего-нибудь нового в беллетристике? Прощайте, милый П. В. Будьте здоровы — это главное. Жму вам руку и кланяюсь вашей
жене. Преданный Вам И. Т.».
Наконец прилагаем и последнее письмо Тургенева того же года из Парижа, полученное в декабре 1861 г.
«11 (23) декабря 1861. Париж, Rue de Rivolt, 210.
Получил я ваше сурово-юмористическое письмо, любезнейший П. В., и, по
обыкновению, узнав из него лучше всю суть современного положения
петербургского общества, чем из чтения журнальных корреспонденции и т. д., говорю вам спасибо, но удивляюсь начальной вашей фразе, из которой я должен
заключить, что по крайней мере одно мое письмо к вам затерялось. Но, видно, что
с возу упало, то пропало, и не нам тужить о неисправностях почты. Это в сторону.
Сто рублей в Москву посылать нечего: там сияет великий Чичерин — чего же
еще? Возьмите из этих денег недостающее на подписку журналов, а остальное
храните у себя до времени. Кстати, узнайте из бумаг архива, взнес ли я в
нынешнем году весной при проезде 40 р. от имени Ханыкова. Если нет—значит, я
забыл, и вы взнесите.
Огорчила меня смерть Добролюбова, хотя он собирался меня съесть живым.
Последняя его статья, как нарочно, очень умна, спокойна и дельна [439]. Вы мне
ничего не пишете о литературе — видно, о ней нечего писать. А я прочел в
«Современнике» повесть Помяловского «Молотов» и порадовался появлению
чего-то нового и свежего, хотя недостатков много, но это все недостатки
молодости. Познакомились ли вы с ним? Что это за человек?
А я, кажется, обречен в жертву сплетням. На днях должен был послать
успокоительную телеграмму Каткову в ответ на исполненное брани и упреков
письмо... Все дело возгорелось по поводу моей злополучной повести, поправки
которой все еще не кончены. Судя по охватывающей меня со всех сторон апатии, это будет, вероятно, последнее произведение моего красноречивого пера. Пора
натягивать на себя одеяло — и спать.
Здесь жизнь идет, как по маслу, безобразно, но тихо.
Правительство ждет и желает войны с Америкой. На днях один мой
знакомый протестантский пастор был призываем в министерство и тамо угрожаем
за помещение в
милосердие» (франц.), статьи о невольничестве. Статья эта состоит из четырех
страничек и была написана дочерью Н. И. Тургенева. Ему объявили, что в
предвидении войны — на невольничество не должно сметь нападать... A m-r Pelletan осужден на 3 месяца тюремного заключения за то, что пожелал Франции
свободу, которою пользуется Австрия. Как же тут не умиляться!
338
Здоровье мое порядочно: это главное. Кланяйтесь жене вашей и всем
приятелям. Ваш И. Т.
PS. 1-е. Слышал я, что разрешили представить «Нахлебника»; в таком
случае передаю вам все свои права и прошу в особенности обратить внимание на
то, чтобы «Нахлебника» не давали без прибавочной сцены во 2 акте, которую я
давным-давно выслал Щепкину и которую могу выслать вам теперь.
PS. 2-е. Никитенко [440], получающий 10000 руб. сер. за редакторство
журнала, есть факт, достойный остромыслия Щедрина».
* * *
Наконец наступил и 1862 год, которым кончился второй период
деятельности Тургенева, а также кончается и наша статья. О третьем и последнем
периоде надеемся говорить вскоре. Жизненные периоды у замечательных
литераторов обозначаются резко их произведениями. «Рудин» в 1856 году
завершил собою всю подготовительную эпоху искания психических и
социальных мотивов, пробуя открыть их источник то в картинах сельского быта, то в биографических данных собственной семьи, то в явлениях жизни,
возведенных до значения руководящих начал. Рудин был олицетворением
глубоких убеждений, но без нравственных сил, необходимых для их
осуществления и даваемых только историей, характером национальности, свойствами культуры, личными свойствами. Базаров в 1862 году явился уже
законченным типом человека, верующего только в себя и надеющегося только на
самого себя, но смелым—по незнанию жизни, решительным и на все готовым —
по отсутствию опыта, резким в суждениях и поступках — по ограниченному
пониманию людей и света. Это был истинный представитель своей эпохи, который еще долго жил и после того, как сошел со сцены, но его неспособность к
творчеству и к серьезному делу, равно и его последователей, обнаружилась
вполне. Много лет прошло, пока Базаров изжил все свое содержание, а молодежь, отшатнувшаяся было от Тургенева за одно произнесенное им слово, возвратилась
к нему опять. Здесь у места будет сказать, что Тургенев не входил ни в какие
сделки с молодым поколением, не делал ему никаких уступок, как утверждали и