Литературный путь Цветаевой. Идеология, поэтика, идентичность автора в контексте эпохи

Шевеленко Ирина

Одной половицей дело не ограничилось. После того как в июле 1926 года вышел в свет первый номер журнала «Версты», «старшие» решили мобилизовать группировавшуюся вокруг них литературную молодежь на отпор «эстетическому большевизму». Был основан журнал «Новый дом», в названии которого использовалась гиппиусовская метафора эмиграции 400 .

Однако прежде чем давать слово своим эстетическим ученикам, «старшие» сами выступили с новыми литературными и политическими оценками: большие статьи о «Верстах» были написаны Буниным, Гиппиус, Цетлиным и Ходасевичем 401 . Лишь последний избежал смешения поэтики с политикой (хотя и пользовался делением писателей на «советских» и «эмигрантских»): 402 статья Ходасевича «О “Верстах”» была подчеркнуто корректной и метила прежде всего в того же Святополка-Мирского. «Личные вкусы и капризы Святополк-Мирского ощущаются на всем протяжении “Верст”. Он в них – главный хозяин и дирижер» 403 , – с основанием утверждал Ходасевич. Анализируя многочисленные «перепады настроения» критика, за короткий промежуток времени изменившего свои мнения о целом ряде современных авторов, Ходасевич давал

понять, что воспевание Мирским «новаторской» эстетики считает просто его очередным капризом. Письма последнего к его соредактору по журналу Петру Сувчинскому 404 свидетельствуют о том, что Ходасевич, если и недооценивал действительную привязанность Мирского к «новаторской» литературе, то был прав в более общем смысле. Наделенный безусловной чуткостью к новой эстетике, Мирский в то же время легко манипулировал своими литературными оценками, как того требовала прагматика его политических увлечений. Близко его знавшая во второй половине 1920-х годов Вера Сувчинская (Трейл) в своих поздних устных мемуарах утверждала, что литература как таковая вообще не представлялась Мирскому серьезной областью приложения умственных сил и весь он внутренне был занят политикой 405 .

400

Журналу было предпослано краткое предисловие «От редакции» с довольно прозрачными реминисценциями некоторых мыслей Гиппиус из статьи «Мертвый дух»:

Пора литературе и критике вновь стать идейными, отбросив как нигилизм, так и эстетизм. На этих основаниях и строится «Новый Дом».

Основанный молодыми силами, он зовет всех, кто хочет вернуться к подлинному искусству духа: в единении поколений возникает непрерывная преемственность идей.

Живя на чужбине и не забывая России, мы, однако, не тоскуем по ее «березкам» и «ручейкам». Она с нами, в нас самих, – поскольку ее язык, ее литература, ее культура навсегда унесены нами и живы в нас, где бы мы ни были. Но и Европа – старая сокровищница мировой духовности, дорога нам (Новый дом. 1926. № 1. С. 2).

Полемическая настроенность журнала по отношению к «Верстам» (проводившим, среди прочих, евразийскую идею российской обособленности от Европы) была, таким образом, внятно заявлена. «Молодые силы» в лице Нины Берберовой, Довида Кнута, Юрия Терапиано и Всеволода Фохта, значившихся редакторами журнала, его политику едва ли определяли. Нина Берберова впоследствии вспоминала: «Кнут был инициатором журнала, куда он и я вошли редакторами, но уже после первого номера (1926 год) “Новый дом” оказался нам не под силу: Мережковские, которых мы позвали туда (был позван, конечно, и Бунин), сейчас же задавили нас сведением литературных и политических счетов с Ремизовым и Цветаевой, и журнал очень скоро перешел в их руки под новым названием (“Новый корабль”)» (Берберова Н. Курсив мой: Автобиография. М.: Согласие, 1996. С. 318). Можно усомниться в точности рассказа мемуаристки о предыстории журнала, но ее указание на полную зависимость редколлегии от Мережковских подтверждается содержанием самого «Нового дома».

401

Значительное место уделили журналу в своих литературных обзорах также Адамович и Слоним. Первый был импрессионистичен, но политических инвектив в адрес журнала не произносил, увлекшись развитием одной из мыслей статьи Г. П. Федотова (опубликованной под псевдонимом Е. Богданов) об эмиграции как «выражении петербургского духа» (Литературные беседы // Звено. 1926. 22 авг. № 186. С. 20). Что же касается Слонима, то его реакция на «Версты» и их политическую линию была сдержанной. Посвятив восторженные строки «Поэме горы» Цветаевой, он с нескрываемым изумлением отнесся к тому, что в эмигрантском журнале так мало места нашлось для собственно эмигрантских авторов: «“Версты” обращены лицом к России – и это хорошо. Но еще лучше было бы, если б обращены они были – своим лицом» (Литературные отклики // Воля России. 1926. № 8/9. С. 103).

402

В тетрадном наброске письма к Ходасевичу по поводу его статьи Цветаева резко отзывалась именно об этом. Она выразила недоумение в связи с тем, что Пастернак мог именоваться «советским» поэтом и на основании такого эфемерного определения противопоставляться ей или иным поэтам, живущим в эмиграции. «Я русский поэт и, что еще чище (еще точнее), просто – поэт, родивш<ийся> в России», – подчеркивала Цветаева (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 14, л. 73).

403

Ходасевич В. Собр. соч. Анн Арбор: Ардис, 1990. Т. 2. С. 408. Впервые: Ходасевич В. О «Верстах» // Современные записки. 1926. Кн. 29.

404

Letters of D. S. Mirsky to P. P. Suvchinskii. 1922–1931 / Ed. by G. Smith. Birmingham: University of Birmingham, 1995 (Birmingham Slavonic Monographs. № 26).

405

Leeds Russian Archive (Great Britain). MS. 901/1–2. Эти мемуары были записаны на пленку в январе 1974 года профессором Джеральдом Смитом.

«Версты», если рассматривать их в контексте 1926 года, действительно походили на развернутую декларацию литературно-политического свойства. Михаил Цетлин так характеризовал собственно литературную часть журнала:

На первый взгляд «Версты» кажутся просто антологией русской литературы, продолжением работ Кн. Святополк-Мирского, составителя «Русской Лирики», или, по крайней мере, подготовительными материалами к антологии, капризно и несистематически подобранными. В самом деле: как иначе объяснить перепечатку стихов Пастернака и Сельвинского, перепечатку давно знакомых вещей Бабеля, Артема Веселого, т. е. что-то вроде перепечаток, выпускаемых издательством «Очарованный Странник»? И, наконец, в конце книги, в виде приложения in-extenso – «Житие Протопопа Аввакума» 406 .

406

Цетлин М. «Версты» // Дни. 1926. 22 авг. № 1087. С. 3.

Кроме названного Цетлиным, в литературном отделе было перепечатано четыре стихотворения Есенина, помещено два текста Ремизова и «Поэма горы» Цветаевой. Обширную статью о Плотине дал Лев Шестов. Критико-публицистическая часть журнала объединяла остро-полемические выступления его редакторов (Мирского и Сувчинского) и вполне академическую работу Н. Трубецкого, музыкальную критику (статья А. Лурье о Стравинском) и историософское эссе Г. Федотова (под

псевдонимом Е. Богданов). Обширный библиографический раздел и материалы о литературной политике в СССР довершали картину. Смысл этого пестрого полотна был вполне прозрачен: эмиграции предлагалось увидеть себя частью современной русской культуры – частью сравнительно небольшой и в своем бытии не только не автономной, но просто не существующей вне соотнесения с интересами культуры метрополии. По жестокости удара, нанесенного эмиграции «своими» же и с такой заранее рассчитанной точностью, пожалуй, никакое другое литературное событие 1920-х годов не могло сравниться с выходом «Верст». Жестокость состояла в том, что, сколько бы вызывающе левыми ни были идеологи «Верст», – в главном, т. е. в их выводе о судьбе культуры русской диаспоры, была горькая правда. Реакция в эмигрантской среде на «Версты» была безусловно болевой, и только этим можно объяснить количество прямых нелепостей и откровенных грубостей, которые были высказаны. Часть их выпала и на долю Цветаевой.

Если прежде поэтическое творчество Цветаевой проходило мимо внимания большинства «старших», то по поводу «Поэмы горы» вдруг и Бунин и Гиппиус решили высказаться. Первый не посчитал неуместной прямую пошлость, высказав недоумение по поводу того, чт'o же есть «красная дыра», о которой говорится в начале поэмы («Красной ни днесь, ни впредь / Не заткну дыры») 407 . Вторая же просто заявляла, что все стихи, напечатанные в журнале, «это не дурные стихи, не плохое искусство, а совсем не искусство». О Цветаевой Гиппиус замечала, что та «в любовных стихах (она всегда насчет любви), не желая описывать “вороной, русой ли масти” ее возлюбленный, <…> – под конец находит-таки ему (возлюбленному) достойное определение: “Ты – полный столбняк!”» 408 .

407

Бунин И. «Версты» // Возрождение. 1926. 5 авг. № 429. С. 3.

408

Крайний А. [Гиппиус З.] О «Верстах» и о прочем // Последние новости. 1926. 14 авг. № 1970. С. 3.

Техника подтасовки цитат была развита и усовершенствована сподвижником Гиппиус Владимиром Злобиным, чья статья, возможно, писалась при ее прямом участии. В вышедшем осенью 1926 года первом номере журнала «Новый дом» именно за его подписью появилась самая резкая отповедь отступникам от эмиграции. «Помни, помни, мой мил'oй / Красненький фонарик», – таким эпиграфом открывалась рецензия на «Версты». И если политический пафос Злобина ничем не отличался от уже выраженного в других статьях, то в своем анализе цветаевской поэмы он пошел значительно дальше своих предшественников. В явной связи с поставленным к статье эпиграфом Злобин провозглашал:

О Марине Цветаевой нечего говорить. Она-то, во всяком случае, на своем месте. И как ей, в ее положении, не вздыхать, что мы в этот мир являемся «небожителями», а не «простолюдинами» любви, т. е. больше идеалистами, чем практиками. «О когда б, здраво и попросту», восклицает она: —

В ворохах вереска бурого……… на же меня! Твой.

А затем, спокойно разойтись, ибо:

Не обман страсть и не вымысел!И не лжет – только не дли!

Но Цветаева все же не теряет надежды, что когда-нибудь, «в час неведомый, в срок негаданный», люди, наконец, почувствуют: —

Непомерную и громаднуюГору заповеди седьмой,

и сбросят ее с плеч, – «обнажатся и заголятся» 409 .

То, что Злобин переусердствовал, выяснилось довольно быстро. Цетлин решительно отмежевался от грубостей «Нового дома» на страницах «Последних новостей» 410 ; в консервативном «Возрождении» свое возмущение «литературными реакционерами» высказал Г. Струве 411 . Наконец, в «Воле России» обрушил свой гнев на журнал Бронислав Сосинский:

409

Злобин В. «Версты» // Новый дом. 1926. № 1. С. 36. Курсив Злобина. – И. Ш.

410

Цетлин М. Письмо в редакцию // Последние новости. 1926. 14 нояб. № 2062. С. 4.

411

Струве Г. Литературные «реакционеры» // Возрождение. 1926. 25 нояб. № 541. С. 3.

Я не подберу имени для обозначения того, что сделал «Новый Дом» с разбором одной из прекраснейших поэм, ставшей самым большим литературным событием после «Двенадцати» – «Поэмой Горы» Марины Цветаевой. Как низко должен пасть человек, чтобы решиться на выхватывание отдельных строк, а то и слов, из чистых лирических мест поэмы – и на составление из них достаточно циничных и порнографических сцен. Это уже не отсутствие такта, корректности, порядочности – это уже больше 412 .

412

Сосинский Б. [Рец.] «Новый дом», № 1. Париж, 1926 // Воля России. 1926. № 11. С. 188.

Скандал вышел за пределы печатной полемики. Корреспонденция в газете «Дни» сохранила описание вечера Союза молодых поэтов и писателей, мирно открывшегося докладом Н. Бердяева, но затем принявшего неожиданный оборот:

Во время перерыва после доклада сын покойного писателя Леонида Андреева Вад. Л. Андреев предложил присутствующим немедленно – хотя бы и явочным порядком – обсудить вопрос о журнале «Новый Дом», так как редакция этого журнала состоит из членов «нашего общества», журнал считается близким «нашему обществу», но «мы должны заявить, что с “Новым Домом” не имеем ничего общего».

При этом г. Андреев особенно выражал негодование против напечатанной в «Новом Доме» критической статьи Злобина.

После перерыва поэт Сосинский потребовал слова, – видимо, собираясь говорить по поводу журнала. Председатель поэт А. Ладинский в этом отказал. А после буйных и настойчивых требований дать слово г-ну Сосинскому закрыл собрание.

В конце концов г. Сосинский все-таки произнес короткую нервную речь от себя и от имени единомышленников. Он заявил, что в «Новом Доме» под видом критики допущены лютые выпады и оскорбления: