Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
— Да так, немного, — мне показалось, что сейчас меня будут проверять на детекторе лжи.
— Она проститутка, кисло процедил сквозь зубы второй.
Я решил дать ему по роже.
Не стоит, — мягко сказал Лукавый.
Каким-то образом эти двое читали мои мысли. И вдруг они взахлеб, перебивая друг друга, стали мне рассказывать, как они трахали Катю. Убейте меня, если я что-нибудь соображал. Я жутко хотел выдаться отсюда, но ватные ноги держали меня на месте. Тогда я ответил:
Ну что ж, прекрасно — своя девочка. Сейчас развлечемся.
Потом все прервалось. Только пурпурная сфера и все.
Наконец, я оказался на Звездном бульваре. Фарцовщик с Кудринки предлагает мне купить за трешник фотоаппарат "Зенит Е".
Опять провал.
И снова я в подъезде «номенклатурного» дома. Дверь распахнута. Захожу в одну комнату за другой, но никого не вижу. И вдруг слышу какие-то приглушенные голоса. Ногой открываю очередную дверь. Комната была маленькая, и старинная арабская кровать занимала почти всю площадь. На полу валялись опрокинутые бутылки, подсвечники, раздавленные окурки и все то, что называют предметами женского туалета. В постели была Катя с высоким белокурым мужчиной. Во всяком случае, мне он показался высоким и похожим на римского легионера. Я достал фотоаппарат и стал щелкать с таким остервенением, будто расстреливал врагов народа. Шкатулка кривлялась перед объективом, у нее были длинные пышные волосы и такая кожа, будто ее сто часов продержали под ультрафиолетом. Потом все пропало, и на следующий день я встречаю мою любимую перед нашим институтом. Она здоровается со мной, и вдруг в ее глазах возникает непривычное злобное выражение, а по губам пробегает презрительная усмешка:
— Теперь ты понял, кто я такая… Все мое окружение всегда сбудет считать меня паинькой, — она усмехнулась, — а я плевать на них хотела!
Между нами проехало красное такси, и Катя исчезла.
Я проснулся и решил быстрее встать. Окна были зашторены. Ничего не видя и вскакивая по инерции в другую сторону, я с такой силой трахнулся головой о батарею, что у меня на самом деле глаза на лоб полезли.
???
Из Таганрога я вернулся 10-го января. Заехал домой, принял душ, переоделся, выбежал на Самотеку, остановил такси и через пять минут был у Кати. Она не удивилась, но, по-моему, обрадовалась. Ее мама, вероятно, используя этиловый спирт не только в научных целях, приготовила из него ликер, добавив туда концентрированного молока, сахара и кофе. Русский Irish cream. К часу ночи от него не осталось и следа. Шкатулка была возбуждена, доброжелательна, откровенна, и у меня опять стал появляться проблеск надежды. Я рассказывал ей второй том "Унесенных ветром", и мы вместе читали последние страницы романа — расставание Скарлетт и Ретта. Она была без ума от книги. Меня просто убивала ее сентиментальность. Что касается героев, то мы были по разную сторону баррикад. Читая последние диалоги Скарлетт О'Хара и Ретта Батлера, я подсознательно чувствовал, что не хочу, чтобы Скарлетт удалось вернуть Ретта. Катя же надеялась на компромисс. В этой книжке есть такие моменты, что рыдать хочется. И если бы меня спросили, кто больше всего сблизил меня с Катей, я ответил бы — Margaret Mitchell
Правда, в начале беседы она успела ляпнуть ни к селу, ни к городу, что ее бросил любовник. Я понял, что большей дуры я в жизни не встречал, и захотел с ней сделать то, что сделал слуга графа Робера Артуа с Маргаритой Наваррской…?
Шкатулка говорила о романе и параллельно высказывала свои консервативные взгляды на нравственность. Говорила она убежденно, и этим, как бы косвенно, заставляла меня верить в ее принципиальность. Она говорила о своем неприятии пошлой действительности и о сплетнях на кафедре, о дружбе с простой девочкой Машей и об одной своей подруге, от которой в некотором аспекте она отмежевалась не менее категорично, чем ЮАР от действий группировки УНИТА.
Я понимал относительность и условность ее излияний. Я понимал, что видимость всегда будет для нее важнее сущности. Я думал, что уж лучше она была бы полностью безнравственна, чем так желеобразно псевдонравственна. Ни одной из сказанных фраз она не сможет отстоять, если на
Катя не способна на предательство! Вот умора!
Каждый раз, когда появлялось что-нибудь более интересное, чем мог предложить я, Катя без объяснений уходила. В этом отношении она была абсолютно раскомплексована. Нет, вру, иногда она говорила: "Завтра позвоню, все объясню! А сегодня я очень спешу!" Ни разу я с ней не встречался просто так. Каждый раз я должен был что-нибудь придумать: театры, «Космос», видео, дни рождений, поездки на дачу, обмен книгами, забытые вещи и т. д. О том, чтобы позвонить и сказать: "Катя! Я хочу тебя видеть!" не могло быть и речи.
В недалеком будущем Катя произнесет не одну «антипредательскую» тираду в отношении "счастливого поклонника на Рижской", но у меня это уже не вызовет сочувствия. Однако об этом позже.
???
Я сумел договорится со своим самолюбием по поводу разрыва с Катей Мороз. Причиной тому послужила замена новогодней ночи на вечер 13-го января и замена дачи майора Пятницы в Переделкино на его квартиру. "Катя, мы встречаемся каждый день. Почему мы не можем быть вместе на Новый Год.." — взмолился я. "Потому, что Новый Год — это ночь", — отрезала Катя… У меня просто не хватает слов, чтобы описать это самонаебательство! Это была такая замена Нового года, как если бы вам в каком-нибудь фешенебельном ресторане вместо чашечки espresso принесли стакан разбавленного и холодного к о ф е й н о г о напитка "Арктика"!..
Мы никак не могли остановить такси, и нас подбросил какой-то частник. Как назло, я еще забыл, как подъехать к «пьяному» дому майора Пятницы на Новокузнецкой, и мы долго кружили. У меня вконец испортилось настроение. По пути я ей рассказывал про Пятнитскую Луизу — этот феномен выдержки, хладнокровия и терпимости. Луиза просидела всю ночь, как истукан, на кухне в темноте, пока майор трахал в комнате ее сокурсницу, дождалась, пока та утром уехала, и, не задумываясь ни на минуту, вернулась к Пятнице. На меня это произвело неизгладимое впечатление. Такого я еще не видел.
— Дима! А я тоже — "телка?" — полукокетливо спрашивает Катя, закусив нижнюю губу.
— Да, — говорю. Но думаю «нет».
За этот вечер она так достала меня своей холодностью, что я готов был уйти в монастырь и до конца своих дней петь четвертый псалом. Она постоянно отвлекалась, и, казалось, ее мысли витали гдето в Западном полушарии. Пила мало, но курила одну сигарету за другой. единственное, что, может быть, ее оправдывало, так это то, что жрать было всего ничего: вареная картошка, севрюга и зеленый горошек. А есть она любит жутко! — ест много, да еще к тому же ужасная привереда.
Я хотел показать несколько карточных фокусов, но с таким настроением не мог сделать даже примитивный двойной вольт. Фокусник Фрид — мой карточный учитель, сказал бы: "Дайте ему в руки стеклянный хуй, так он и его разобьет и руки поранит!"
Пятница завел будильник на полночь, а в 11 перевел стрелки на час вперед. Мы дружно подняли бокалы с шампанским, в котором мне хотелось утопиться.
В такси я пожалел, что у нас нет пуленепробиваемого стекла между салоном и местом водителя, как в машине Бормана, потому что тихо говорить я уже не мог. Пять минут я готовился и, когда мы подъехали к площади Ногина, сказал:
— Катя! Я попал в дикий переплет.
— Что случилось? — заботливо спросила Шкатулка таким тоном, будто подумала, что от меня забеременели восемь школьниц.
— Я люблю тебя, Катя! — выпалил я, взял ее руку, стянул перчатку и стал целовать. Мне показалось, что ее рука лежала в морозильнике. Но в какой-то момент я почувствовал, что Катя тоже женщина, а не мумия, и, вероятно, преступил границу дозволенного. Она моментально отдернула руку — на все, что касается секса для меня наложено абсолютное табу.