Литконкурс Тенета-98

Автор неизвестен

Два часа дня. Я захожу в ДК МИИТа, звоню Кате и слышу ее неизменное "Приветик!" Наверное, если бы ей позвонил папа Римский, она бы тоже ему ответила: "Приветик, Иоанн-Павел II!"

Вы заметили, что я могу описывать лишь мои встречи с Катей и то, что имело к ней какое-либо отношение? Все остальное для меня в то время просто не существовало. Весь мир я воспринимал через нелепые линзы, в фокусе которых была Катя Мороз. Катя была центром вселенной, средоточием всех моих помыслов. Каждый поступок, каждое действие рассматривалось прежде всего с точки зрения влияния или воздействия на Катю. Деньги — для Кати, аспирантура — для Кати, квартирные обмены — для Кати, деловая активность — для Кати, прочитанные

книги, контакты, связи, знакомства, пробудившееся вновь честолюбие — только для нее! Недаром я так ухватился за эту книгу — "Унесенные ветром". Может быть, если бы не Катя, она бы и не произвела подобного эффекта. Дело в том, что отношение Ретта к Скарлетт было поразительно похоже на мое к Кате, несмотря на то, что я был так же похож на Кларка Гейбла как Катя на Вивьен Ли.

На чем я остановился? Ну да, позвонил я ей, пригласил на Хановскую годовщину. Она поныла, как всегда, — зануда известная, — и согласилась.

Период между получением ее принципиального согласия на встречу и самой встречей представляет особую важность. За этот период нужно было найти деньги, если у меня их не было. Но деньги надо было не просто найти, их надо было заработать. Более того, заработать быстро. Для меня это было своего рода задачей, правильное решение которой поощрялось надеждой на благосклонное отношений Ее Величества и отсрочку очередного концерта. Я знал, что достану деньги даже из-под земли, — Шкатулка все-таки меня очень стимулировала. В общем, если бы меня на это время посадили голым среди индейцев, я все равно сделал бы бабки. Но, так как помимо головы в решении этого ребуса участвовали еще и ноги, то к моменту встречи я был способен лишь на то, чтобы молча выслушивать ее очередной рассказ о дороговизне плиссе-гоффре.

Наличие денег было необходимым, но отнюдь не достаточным условием для того, чтобы Катя в принципе согласилась со мной общаться. Конечно, никогда это не было высказано прямо, и Катя, быть может, сама это не осознавала, но дело в том, что мы в основном развлекались вместе, а развлечения, разумеется, требовали денег (кстати, немалых). «Бесплатные» контакты тоже могут быть не менее интересными. Но они, как правило, ведут к тем нежелательным последствиям, которые были бы для Кати совсем некстати.

Ну, вы понимаете, я думаю о чем идет речь. Моруа еще писал, что, если волосы ученицы касаются лица молодого наставника, то можете себе представить, чем это кончается. Так что к семинарам Катя готовилась одна. Вернее, не со мной.

Я все никак не могу дорассказать вам об этом вечере 2-го февраля — образце женского динамизма. Договорились, что в полпятого я за ней зайду. Черт меня дернул позвонить ей в 16.15! Первое, что я услышал было «нет»!

— Что "нет?!" — взрываюсь я.

— Не пойду!

— Как "не пойду?"

— А вот так. Не пойду и все. Не могу. (Я уже говорил, что она никогда ничего не объясняла.)

— Ну нет, так нет. Я все равно зайду.

Трубка уже летела на рычаг, но Катя все-таки успела:

— Через сколько ты будешь?

— Минут через пять.

Обычно в таких случаях козлом отпущения служил телефон. Он был первым, кто попадал под горячую руку.

Я вышел на улицу, остановил такси и через пять минут взлетаю на третий этаж. У меня в кармане был апельсин, и я решил влепить ей этим апельсином, когда она мне откроет. Но когда я зашел, мне стало просто смешно. То, что Шкатулка не хотела пойти со мной, вовсе не означало, что она собирается провести субботний вечер дома. Я не знал, куда она лыжи навострила, но это уже не имело значения. На ней была белая блуза с жабо и черная юбка, отношение к которой упоминалось выше.

Я вам не говорил еще, сколько она потеряла после того, как остригла волосы? Начнем с того, что я не пристрастен, и вкус у меня более

менее ничего. (Более менее — это потому, что я знаю, в каких случаях одевать зеленый галстук с красной рубашкой.) Так вот, два года назад я вообще считал Катю чуть ли не эталоном красоты. Потом я, вероятно, просто привык к ней и стал относится более критически. Изменилось в Кате за это время только одно — прическа. Она остригла длинные, прекрасные черные волосы, которые она безбоязненно зачесывала назад, открывая лицо. Вначале, когда она только постриглась, прическу можно было бы еще с натягом назвать модной, что-то типа укороченного каре. Но потом волосы отросли, и Катя вместе с прической стала какой-то серой, обычной и похожей на Изабеллу Росселини. Я, конечно, не сторонник всовывания в голову индейских перьев, но все же с пострижением она потеряла все свое очарование. К тому же постоянно зачесывала волосы за уши, из-за чего на голове получается сноп. А так как мордочка у нее и так круглая, то эффект получался, мягко выражаясь, не очень удачный.

Так вот эта дура еще и накрутилась. Мало того, что у нее короткие волосы, так она еще и накрутилась! Более того, она еще не успела расчесаться после своей чертовой плойки.

В кармане я нащупал апельсин.

— Я никуда не пойду! — стала орать Шкатулка. — Не могу и НЕ ХОЧУ! (Интересно, начнет топать ногами, или нет?). Я поеду завтра в Пушкино, а потом тебе позвоню.

Но Катя-Шкатулка никогда мне не звонила, и я разрешил себе не поверить.

— Отстань от меня, — она повернулась и ушла, — я вообще не буду сейчас с тобой разговаривать!

— Ну что ж, тогда проводи меня.

Катя вернулась, открыла дверь, и я, воспользовавшись ее замешательством, выставил ее на площадку. Внезапно, сам не знаю почему, у меня зачесались руки. (Может, отлупить хотел?)

— Только бить не надо, — поставила условие Катя.

— Ну что ты, дорогая! Как я могу? Если уж я тебя когданибудь ударю, это будет первый и последний раз.

— Димочка! Ну улыбнись. Тебе так идет, когда ты улыбаешься! (Видно на самом деле испугалась).

Я вам могу сказать, что выяснять отношения в подъезде удовольствие не из приятных. А тут еще девица какая-то из лифта вышла. Волосы ее были перевязаны черной лентой, а расстегнутая короткая дубленка раскрывала яркое фиолетовое асимметричное платье. У девицы были раскосые миндалевидные глаза, и в них светилось то, что в литературе называют "порочным вожделением". Она была похожа на символ эротики. Девица явно спешила. Мягкой кошачьей походкой она поднималась по пролету вверх. К 62-ой квартире.

Это была Марта Мартышка.

Минут двадцать я размышлял, стоит ли дописывать этот вечер. Его продолжение имеет к Кате далекое отношение, поэтому я упомяну о нем в двух словах.

Молодая семья пригласила единственного гостя в «Космос». Мы поели в «Калинке», попили французское вино, посмотрели, как две путаны с кошмарным знанием английского списали американца, и пошли в бар. Взяли с собой Свету из Бюро пропусков. В баре прослушали Хановские наставления о семейных буднях, произносимые так, будто Хан отмечал не годовщину свадьбы, а ее серебро. Потом поехали к Хану и выпили у него Irish Cream. Во втором часу ночи, вспомнив Балтазара Коссу, я увез Свету на Малый Каретный.

Балтазар Косса был папой Иоанном ХХIII Очень был распутный папа, бывший пират. Гулял по черному. Но одна любовница у него была постоянная, он таскал ее повсюду за собой. А она, скотина, когда узнала, что папа ведет половую жизнь, несколько не соответствующую его сану, переспала со всеми его друзьями, оправдывая это своей любовью к папе, мол, ей хотелось быть ближе к нему. Правда, призналась она ему лишь на смертном одре. (Папа не дурак был, он еще раньше обо всем догадался, ну и, конечно, отравил неверную).