Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
Из нависшего над занесенным снегом подмосковным лесом серого ватного неба крупными хлопьями падала, казалось, сама тишина, как будто природа вздумала убить в зародыше любой звук, любые признаки жизни как таковой. Было сумрачно, умиротворенно но както уж очень пусто. Впрочем, это было еще ничего по сравнению с Берлином, где зима отняла у города все цвета кроме серого, дрожащая от холода Шпрее заторможенно-тягуче несла свои свинцовозадубевшие воды сквозь серый строй набережных, а дувший с нее промозглый ветер, пробиравший до костей невзирая на поднятый воротник, пел заунывную песню в озябших
— Давно вас не видел. Рад, очень рад. Вон свободные места, проходите, садитесь. Где вы Глюка потеряли? Пива сюда! — возвысил голос толстый Готлиб, призывая к нам официанта.
Лена и Алиса озирались с интересом, пока Сквозняк делал заказ. Впрочем, обстановка была вполне обычная: Штирлиц с Мюллером травили анекдоты, дядя Феня, после очередной кружки пива восклицал свое знаменитое "Маловато будет!", остальная публика негромко беседовала, уютно потрескивали дрова в камине, жарко растопленном по случаю мерзкой погоды. Уж не знаю, чего это вдруг сестрица Аленушка решила, что братцу Иванушке еще рано ходить в такие места, сама из за этого осталась дома, а ведь тут вполне благопристойно.
Готлиб воспользовался временным затишьем у стойки и подсел к нам.
— Так, во-первых, давайте познакомим с народом милых дам. Я вас раньше здесь не видел, хоть та компания, в составе которой вы появились — наилучшая рекоммендация.
Милые дамы охотно согласились, и на некоторое время все частные беседы между посетителями подвальчика влились в одну общую, пока мы со Сквозняком рассказывали о путешествии в Колхиду.
— Заливаешь, — авторитетно заявил Готлиб, когда я рассказал о том, в состав какой семьи вошел теперь Глюк.
— Шпрее заливает, — возразил я, — Дядя Феня, подтверди!
— Так и было, Готлиб, новости хоть иногда смотреть надо.
У Готлиба хоть и есть чудо-блюдце, но он его принципиально не смотрит, называя "идиотской тарелкой". Я когда услыхал это впервые, еще раз удивился про себя: насколько же все тут похоже на технологический мир, при всей разнице в природе вещей. Впрочем, одно дело — природа вещей, а другое — природа людей, которая во всех мирах одинакова.
Вошел профессор Плейшнер, не разобиженный, как в прошлый раз, а со смешинкой в глазах:
— У меня опять новости из Берна. Ну и номер же отчебучили звери в тамошнем зоопарке! Неизвестно по какому наитию вдруг принялись играть в демократию. И ладно бы всерьез отнеслись! Провели выборы. Тбличку на одной из вольер пришлось сменить, чтобы вместо «Птицасекретарь» было написано: «Птица-президент».
— На фига им это нужно, хотел бы я знать, — удивленно проговорил Штирлиц, — чем их не устраивала существующая администрация, а?
— Так она и существует, как и прежде, и всеми делами как занималась так и занимается.
— А «птица-президент»?
— У нее ни новых прав, ни новых обязанностей, одно сознание собственной значимости, которое она торжественно носит по вольере из угла в угол. Анекдот, право же, анекдот!
— Ну, не более, чем предложение кухарке управлять государством, профессор.
— Да, Иван, уж кто-кто, а ты видел, что
Двери подвальчика вдруг распахнулись от пронзительного свиста, в резонанс с которым задребезжал буфет. Свист был залихватский и какой-то явственно радостный, уши, впрочем, заложило. На этой акустической волне, стремительной и несокрушимой, как горный поток, появился наш старый знакомый — старик-паромщик. Его пытался удержать за фалды здоровенный мужик в руском народном костюме, с необъятной черной бородой.
— Ну, уймись, ишь развеселился, понимаешь! Стекла побьешь, протяжно басил он.
— Да ладно тебе, Илья! Я ж тихонько.
Соловей-Разбойник больше не шепелявил, а в его широкой улыбке блестел белой фарфоровой новизной зубной протез.
— Поздравьте меня, — радостно обратился он ко всей честной компании, — завязал я с паромным делом и решил махнуть в Европу, людей посмотреть и себя показать, как говорится.
— И зуб, я смотрю, разрешили вставить? — обрадовался за него Сквозняк.
— Ага! Свисти — не хочу. Вот я на громкость и не хочу, кстати.
— Реабилитировали, понимаешь, за давностью, — вставил сопровождавший старика мужик, в котором я без большого труда узнал Илью Муромца.
— И как же Вы теперь будете свистеть? — спросил я.
— Тихонько-тихонько. Вот так, — и Соловей принялся насвистывать мелодию: ля, ля, соль-ля-ля соль-ля-ля, соль-ля-ля соль-ля-си, соль, сисоль, фа … Дядя Феня достал свою флейту и вступил вторым регистром, за ним и Сальери сел за старенькое расстроенное пианино аккомпанировать…
— В честь чего веселье? — справшивали у Готлиба вновь пришедшие.
— А просто так, — отвечал Готлиб, и его ответ всех вполне устраивал. — * ПОХОЖДЕНИЯ ХЛАДАГЕНТА * -
Получено по электронной почте сети «Интернет», обратный адрес в системе не зарегистрирован. По факту неоднократного несанкционированного подключения назначено служебное расследование. Результат комплексной проверки отрицательный: ввиду того, что за последние годы число абонентов Сети сильно возросло, проследить что-либо оказалось физически невозможно. Дело списано в архив. — I-
Гнев, богиня, воспой Ивана, Петрова сына, когда на дисплее компьютера, по краю которого совершала свой бесконечный круг душистая аппетитная антоновка (неплохо сохранилась к маю!), появилась новая надпись: «Е-7».
Точнее, не гнев, а досаду. Я вполголоса чертыхнулся в сердцах и отстучал в ответ: "Ранил." Где-то там, по другую сторону Кавказского хребта, Гоги Камикадзе сделал пометку на разграфленном листе бумаги.
"Е-8."
"Мимо. В-5."
Я получил передышку, но это ненадолго. Камикадзе напал на мой четырехклеточный линкор. До функционального морского боя в банаховом пространстве мы с ним оба еще не доросли, но вот классический вариант позволял отменно отдохнуть от напряженного хорового скрипения мозгами, когда ни у кого из нас не было идей насчет того, как применить к компьютерным сетям или программированию вообще то или иное заклинание из нашей обширной коллекции, включавшей в себя как полную антологию среднерусского волхвования, так и самобытные магические приемы Закавказья.