Логово

Осадчий Алексей

Помните как Андрей Миронов в мелодраме «Соломенная шляпка» блистательно небрежно заклеймил чувака, обратившего внимание на то, что дама «в трауре по усопшему мужу» щеголяла в праздничном платье? Герой Миронова, певший потом про Жоржету и Мюзетту с Лизеттой, презрительно уставился на сверхбдительного деятеля и пригвоздил к столбу позорному классической фразой: «Это не деревня, сударь! Это город»!

Хорошо, не стал фонарик светодиодный демонстрировать хроноаборигенам, лишнее то, но едва улёгся на огромную кровать (тут же провалившись аки в трясину в толстенную

пуховую перину) как укрылся одеялом от возможного подглядывания и перескочил в центральный портал Паутины. В ящике стола нашёл чехол с железной крупной расчёской, как раз господину Шардакову густющую бородищу расчёсывать.

Ложатся спать в конце века девятнадцатого рано. Но и поднимаются чуть свет. Поэтому моё раннее пробуждение никого не удивило, а хозяина так даже порадовало — оклемался гость дорогой, не заболел после банных процедур. А то возись с ним, выхаживай.

— Держите презент, дражайший Тихон Ильич! Для ваших, прям таки библейских косм, — в самый раз.

— Благодарствую, Отто Оттович, прикажете на стол подавать? А то Аркашка заждался, второй час как вертится на конюшне. Я тарантас велел заложить, чтоб ноги не бить, значитца.

Быстро позавтракав, предложил хозяину прокатиться «до моста», до того места, где должен быть возведён мост железнодорожный. Аркадий правил, а Тихон Ильич выступал эдаким гидом, не забывая здороваться со знакомцами.

— А вот, получается, собор наш, а вот получается дом архиерейский, а там, получается, дом купца Вахра…

— Смотрите, смотрите, пароход гудит, плот тянет, лес на распилку везёт!

— Цыц, Аркашка! Правь молча, а то ухи надеру! А вон там, Отто Оттович, получается, Разбойная слободка…

Указав почтенному негоцианту на те участки, цена которых в скором времени непременно вырастет из-за проложения железной дороги, порекомендовал не оглашать сей инсайд, а приказчика Артемия, оказавшегося немного «в курсе» отослать куда подальше на пару месяцев.

— Это можно, отослать. Я Тёмке четвертной в месяц плачу, а положу сорок, да до Енисейска погоню, как раз послезавтра груз собирается. Значит ему и расторговываться там.

— Мудро, Тихон Ильич. А то ведь как оно случается — брякнул приказчик где пару лишних слов, а соседи уши навострили и упредили. И без того чиновники продажные наживаются на знании что и где в казну выкупается. Лучше уж хорошему человеку, такому как ты, не спорь, Тихон Ильич, помочь.

— Благодарствую.

— Пустое, Ильич, не тянись. За то что дал приют, я благодарить должен. Баня да душевный приём на ноги поставили! Сразу видно — от души то, от чистого сердца, не корысти ради. Еду сегодня-завтра до Ачинска, потом до Томска. Там видно будет, возвращаться в Санкт-Петербург или же получу высочайшее повеление проводить изыскания по основной трассе. Пускай сын тебя отвезёт по делам и возвращается. Полюбуюсь на Енисей, да по городу проедусь.

— Аркашка, — забасил Шардаков, — гони сюдыть!

Шардаков-младший, за ради серьёзного разговора взрослых выставленный с жеребчиком Яшкой метров за пятьдесят, а то вдруг услышит отрок важное да ненужное, да

и сболтнёт кому ненароком, подогнал пролётку, куда и загрузился глава семейства, напомнивший, что к обеду расстарается свежим пивом под свежезакопчёную рыбу, как гость вчерась в бане мечтал.

Менее чем через полчаса, гнал наверное по городу, стервец, Аркадий Тихонович лихо развернул «карету».

— Извольте, господин лейтенант! И часа не прошло!

— Ты, потише, друг Аркадий, потише! Не растряси!

Действительно, пацан хлипкий, а вдруг коняка сдуреет и рванёт. Я ж не удержу, не мастак в лошадях, хорошо ещё легенду взял флотского офицера, а не гусара-улана какого. Вот был бы казус, предложи мне хроноаборигены конную прогулку.

Красноярск начала мая 1891 года возможно и привёл бы в умиление краеведов и спецов по деревянному зодчеству, но меня несказанно раздражал — деревня! Пыльная и грязная деревня! На улицах бестолково копошатся десятки оборванцев и вполне себе почтенных граждан, пытаются к приезду Наследника Престола подлатать «проезжую часть». Юдинская библиотека хорошо так на горе виднеется, а железнодорожного вокзала нет, зато огромный собор наличествует, дом купца Гадалова, он же «Детский мир» моего времени, аки муравьи облепили штукатуры — Цесаревич там остановится, решено «освежить» здание…

Велел «кучеру» медленно ехать по улице Воскресенской, она же проспект Мира. Аркашка, страшно гордый возведением во «временные адъютанты» послушно останавливал там, где укажу и дожидаясь высокое начальство дисциплинированно высиживал на облучке, или на козлах, как эта хрень называется то правильно?

Я же лихорадочно отыскивал «точку отъёма дензнаков». Надо так, чтоб сразу найти «кассу», поставить там портал переходник и немножко экспроприировать денежек. Верну потом втрое больше! Ну никак нельзя мне в моём нынешнем положении занимать у купца, я ж не Остап Бендер, я ж лейтенант Отто Шмидт!

О! «Винная лавка купца Парамонова»!

— Стоп! Зайду, посмотрю коньяк к обеду.

Это я удачно зашёл — конторка и «денежный ящик» метрах в двух от прилавка, как раз попадают в 283 сантиметра радиуса мини-портала. Хитрая и пропитая физиономия продавца, с любопытством посматривающего на незнакомца в жёлтой одёжке и кепке непонятного фасона прям таки маяковала — отпивает и доливает воды в водку и чай в коньяк, сволочь эдакая.

— Эй, любезный, ком цу мир!

— Чего изволите, — мгновенно преобразился, ишь, бестия. Трезв, деловит, услужлив, но не угодлив. Профи! Стопроц бодяжит спиртное!

— Скажи, мужичок-сибирячок, наличествует в вашей лавочке коньяк…

— Имеется, как же-с! Более десятка сортов-с!

— Стоп, я говорю — ты молчишь, не перебиваешь. Так вот, наличествует в вашей лавочке коньяк «Гек-Гель».

— Какой-с? Простите-с?!

— «Гек-Гель», стекло бутылки ещё с такими мелкими-мелкими пузырьками.

— Никак нет-с, но возьмите…— Цыц! Кому приказано не перебивать! Служил? Нет?! Оно и видно!

— Ваше благородие, во всём Красноярске у нас выбор вин и крепких напитков наилучший-с!