Лоханка
Шрифт:
Сборочный участок невелик. Да и людей у нас далеко не в избытке — поэтому держать темп выпуска получается с трудом. Ставим на тележки заготовки корпусов — согнутые из листов днища с бортами, и начинается приклёпывание кормы, крыши, носовых деталей. Потом — подвеска. Это шестнадцать поперечных труб над самым днищем, торсионы, рычаги… прорва работы. Пневмоклёпка у нас давно в ходу, поэтому магистрали со сжатым воздухом по цеху проброшены, так что я быстро вспомнил про пневмогайковёрты и шлифмашинки — нарисовал, инструментальщики
Шаблоны чуть не на каждую операцию, кондукторы — я прекрасно знаю, насколько важны в любой конструкции точность и верная последовательность сборки — и дядя Вася Маркелов все мои начинания решительнейшим образом обеспечивал административным ресурсом. Хотя у него была масса хлопот по снабжению — мы ведь почти все детали получали с других заводов — преимущественно с СТЗ от находящегося пока в стадии разработки тягача. Связи Федотова в НАТИ сработали. А скольких хлопот стоило обрезинивание опорных катков! В саму Москву от нас ездил «толкач».
Вот тут приходит ко мне вечером Анна, да и говорит:
— Беда, Ваня. Я снова непраздна! А траур-то по Никодиму ещё не закончился. Как же я людям в глаза посмотрю? Ещё немного, и всё станет заметно.
— Так, — говорю. — Уехать тебе нужно. А, когда родишь, тогда и вернёшься, причём, не вдовой, а мужатой бабой. Всё и будет пристойно.
— Родить не проблема, а вот с мужем как мне быть?
— А я на что? — спрашиваю. — Тем более — детки-то все мои.
— А-а-а, — отвечает. — Так ты не передумал, стало быть. Ну, тогда деваться мне некуда. А куда ехать?
— Что, нет у тебя нигде дальней родни?
— Такой, про какую знаю, нет. Все в этих местах.
Призадумался я — у меня-то с родственниками положение ещё хуже. Те, кого я помню, вообще ещё не родились. Разве что Кобыланды в Москве на командирских курсах. Единственный человек, с которым тут у меня состоялась дружба. Да и Софико у него, кажется, не вредная, и с Анной они уживались без скрежета.
Ладно, говорю. Скажешь, что в столицу тебя приглашают в прислуги в дом красного командира, да собирайся. За домом мы с Тётей Пашей присмотрим. Отвезу вас, да и распишемся там.
— Обвенчаться бы… — глянула просительно Анна.
— Хочешь венчаться — ради Бога. Мне не трудно.
Посмотрела она на меня незнакомым взглядом, да и говорит:
— Ты не как человек, а будто паровоз на рельсах. Ох, и намучаюсь я с тобой.
— Ага, — отвечаю. — Намучаешься.
На том и порешили.
До Сталинграда Анну провожали отец и дядя — там пересадка с поезда на поезд, а вещей судьба моя везла с собой — страсть: подушки, матрасы… баба сдавала в багаж диван, чемодан, саквояж… я тоже отправился — взял в снабжении командировку по заводским вопросам и, вроде как попутно помогал по-соседски. Встретил нас в Москве Кобыланды на полуторке — как раз хватило места и людей посадить, и вещи погрузить. А потом мы долго ехали куда-то за город. Оказалось — станция Подсолнечная, а рядом с ней — пулемётные курсы «Выстрел». Там уже ждала Софико с обедом и две комнаты в частном доме, том же, где квартировала семья моего друга. Старушка-хозяйка помещалась тут же в закутке за печкой — чистая коммуналка с удобствами во дворе.
Пока устроились, то да сё, да расписались, да обвенчались, ну и брачная ночь — как положено. Потрепала меня Анна по голове, да и спрашивает:
— А ты не собираешься тут верстачок поставить? — и посмотрела озорно.
Я догадался, в чём дело, да и слез с неё — рядом устроился. Не скажу, что уж такой я кабанчик, но и не пушинка — верных пять пудов. А в миссионерской позе мы это самое проделали с ней впервые.
Потом я на пригородном поезде мотался в столицу по делам — командировку ведь отработать нужно, а не просто так проехаться туда-сюда. Ночевал же всегда с супругой — тут за пару часов можно добраться. Москва для меня по большей части незнакомая — я ведь не москвич, а подмосковец, то есть раньше бывал в первопрестольной по делам. Выходишь на нужной станции метро и где-то неподалеку отыскиваешь то, что нужно. Потом обратно. Нынче тут пока царит трамвай, а кого о чём ни спросишь — все ничего не знают — сплошные приезжие. Зато милиционеры толковые — они и подсказывали, как добраться до нужного учреждения.
Однажды — помню, что был выходной, и я подправлял крыльцо. Заходит к нам во двор военный с ромбом в петлице.
— Здравствуйте, — говорит, — товарищ Беспамятный. Меня зовут Григорий Семёнович, а про вас мне взводный Кобыландыев всё уже рассказал. Вы не против будете поговорить о ваших бранзулетках?
Ромб в петлице — это что-то близкое к генерал-майору нашего времени, так что отказывать этому человеку мне и в голову не пришло. Тем более — он явно нарочно выбрал для встречи выходной день — подгадал так, что я не занят по своим командировочным делам.
— Эх, — говорю, — отчего же вы, Григорий Семёнович, гусеничные транспортёры таким неказистым словом называете?
— Так, Иван Сергеевич, прилипло к ним это словечко ещё на Кавказе. Уже и не отскребёшь.
Перешли мы с ним за стол в тенёчке — денёк-то жаркий выдался. Подошел адьютант, Кобыланды попросил разрешения присутствовать, разложили бумаги, взялись за карандаши…
— Концепция моторизованнной пехоты с использованием в качестве транспорта гусеничных транспортёров выглядит привлекательной, — начал гость. — Организация снабжения и даже размещение полевой кухни на подобном транспортёре, тоже не вызывает затруднений…
— Помилосердствуйте, — отвечаю. — Зачем же кухню в транспортный отсек впихивать? Прицепите сзади в качестве прицепа — и делов-то!
— Ну уж нет. В болоте или при переправе через водную преграду неизбежно произойдёт задержка и подразделение будет разорвано.
Ага. Это выходит, ко мне пожаловал фанат бранзулеток, который намерен на них разместить решительно всё. Ладно, помолчу, послушаю. А он продолжает:
— Но пехоте требуется поддержка, как минимум, артиллерии. Как вам нравится вот такая идея? — и показывает мой гусеничный транспортёр с пушкой в башне над грузовым отсеком.