Локальный конфликт
Шрифт:
— Понимаю. Живой щит. Как я это не подумал.
Алазаев кивнул, чтобы отделаться от дотошного Малика.
Он не испытывал к пленникам ненависти. Было лишь безразличие. Пока он мог получить за них какой-то выкуп или перепродать Кемалю, то держал их у себя, кормил, но если этот товар становился никому не нужен, Алазаев просто отпустил бы этих людей домой. Пусть они хотя бы помолятся за него. Может, лучше станет.
Выкуп за них точно уже не получишь. Как только федералы взяли под свой контроль Истабан, торговля заложниками стала не то что убыточным бизнесом, но уж слишком опасным, прибыль не оправдывала затраты и риск, так что почти все от такого рода коммерческой деятельности
Судьбу этих пленников должен решить Кемаль. Он почему-то задерживался. Кажется, у него на родине случилось землетрясение. Что-то такое передавали по телевизору. Но не очень сильное. Разрушилось несколько домов, пострадали единицы, и вероятность того, что среди них оказался Кемаль, была близка к нулю.
Незаметно подобраться к позициям федералов, устроить переполох в их стане, во время которого русские станут стрелять от неожиданности во все стороны, не разбирая в темноте, кто свой, а кто чужой, и из-за этого будет казаться, что на лагерь напал многочисленный отряд, воспользоваться этой суматохой и увести у них из-под носа репортера. Очень эффектный план. Прийти в голову он мог лишь тому, кто тяготел к театральным жестам, потому что в этом плане был всего лишь один недостаток. Он неосуществим на практике. Такое возможно лишь в глупых американских боевиках. На деле и малая часть из тех войск, что скопилась у села Егеева, сделает отбивную из отряда Алазаева, окажись он где-то поблизости, даже если с ним в придачу окажутся все Джеймсы Бонды. Сколько их там уже набралось? Впрочем, большинству из них уже давно пора на пенсию. Они были бы обузой, а не помощью. Лучше от них вовсе отказаться. Но и остальные супермены, те, что еще молоды, тоже не долго выстоят против русских. В их молодости как раз беда. Они не знают, на что способны русские. Под селом собрались личности, широкому зрителю неизвестные. На экранах они появляются крайне редко, и лиц их никто не помнит, потому что обычно они закрыты вязаными масками, вот никто на улицах и не узнает их, и голову вслед не поворачивает. Обделены они славой. Этакие серые лошадки.
Вероятность положительного исхода в этом случае лежала в тех областях, которые Алазаев никогда не рассматривал. Он старался избегать авантюр. Позариться на миллион может любой дурак. Чего проще — приди в банк, приставь в голове кассира пистолет и попроси денег. Что тут сложного? Технологию знает любой. Ее не раз демонстрировали в различных фильмах. Может, тебе и вынесут заказ, но унесешь ли ты его? Вряд ли. Один шанс из миллиона, или тысячи, да даже из сотни — все едино. Слишком это большой риск. Но… но иногда у тех, кто действовал больше по наитию, а не по расчету, удавались такие операции, которые в принципе были невыполнимы.
Растормошить Рамазана было трудно. Алазаев встряхивал его, как копилку, из которой надо извлечь всего лишь несколько монеток. Разбивать ее жалко, но монетки никак не проскальзывают в узкую щель, и чтобы достать их, надо перевернуть копилку. Рамазан что-то мычал в ответ, точно у него отнялся язык. Он вздрагивал, похожий на тряпичную куклу, но из него могли высыпаться не опилки и не монетки, а разве что душа. Алазаев, испугавшись, что такое действительно может случиться, оставил Рамазана в покое. Путь набирается сил. Алазаев решил оставить его дома, но прежде у него надо кое-что уточнить.
Глава 9
Жаль, что снег все еще не растаял. Алазаев не любил зиму из-за того, что день короткий, а ночь — длинная, из-за того, что холодно и надо напяливать на себя много одежд, но главное из-за того, что он не мог незаметно подобраться к дороге. Наблюдатели заметят его следы.
Вот уже
Ботинки скользили. Алазаев то и дело оказывался на грани падения, что в условиях сильнопересеченной местности, изобилующей острыми камнями, слегка припудренными снегом, грозило куда более серьезными последствиями, нежели синяки и шишки. Перелом равносилен в этой обстановке смертельному ранению.
В самый последний момент, когда падение было неминуемо, ему как-то удавалось вывернуться и остаться на ногах. Но передвигаться все равно приходилось осторожно и очень медленно. Перед его спутниками стояли те же проблемы, но их способности удерживать равновесие были гораздо скромнее.
И ругнуться-то нельзя, облегчив душу, вовсе не из-за того, что бранные слова могут не понравиться Всевышнему и он нашлет на провинившегося какую-нибудь кару. Эхо разнесет по округе любой возглас со скоростью пассажирского лайнера, как болтушка, которой нельзя доверять ни единой тайны, потому что она обязательно расскажет ее всем своим знакомым.
Излишним оружием они не стали обременять себя, ограничились автоматами, парой гранатометов и пистолетами.
Малик был откровенно недоволен происходящим. Он сохранял на лице напряженную гримасу, абсолютно не понимая, что происходит и в чем он участвует. Рамазан, понятно, сумасшедший, но неужели это заразно и теперь этой же болезнью заразился и Алазаев, слишком долго общаясь с Рамазаном? А остальные? Как они? Тоже заболели, но пока это никак не проявляется?
Остальные двое боевиков — им-то и досталась самая тяжелая поклажа в виде гранатометов — не принимали этот поход близко к сердцу и шли, как заведенные игрушки, без всяких эмоций и видимых переживаний, сосредоточившись только на том, чтобы не распластаться на камнях.
Они вытянулись в цепочку. В цепочке всего четыре звена.
До дороги, соединявшей село с райцентром, где находился временный федеральный пресс-центр — отогнанный на запасной путь железнодорожный вагон, в котором и размещались все корпункты, от убежища было чуть более семи километров. Но это если провести по карте прямую линию.
Все нормальные люди пренебрегали коротким маршрутом и двигались в обход, минуя вершины, что увеличивало расстояние примерно на два километра.
Малик остановился, быстро разрыл снег ногой, присел возле ямки на корточки и что-то зашептал, потом поднялся, разгладил снег ладонью и двинулся следом за остальным отрядом, быстро нагнав его.
Боевики уже изрядно запыхались, так что языки у них вываливались изо ртов, словно у уставших собак. Им все труднее становилось поспевать за Алазаевым.
Малик шел последним и думал, что никто не заметил его короткой остановки.
Все истекали потом, прямо как подвешенный над костром поросенок, из которого сочится жир и падает на уголья. Изнутри одежда промокла. От тела шел такой сильный жар, что влага эта не остывала и еще не досаждала. Она начнет сильно мешать, когда они остановятся.
Лица раскраснелись, точно все только что выбрались из бани на свежий воздух и готовы, чтобы немного остудиться, броситься в прорубь. Но прорубь замерзла, ее занесло снегом, и теперь ее не найти, сколько ни ищи.