Ломаный сентаво. Аргентинец
Шрифт:
– Много чего. Дай мне войти, и ты узнаешь такое, о чём даже не могла предполагать. Здесь, – Фегелейн указал на портфель. – данные о всех финансовых делах Бормана! И фюреру это будет весьма любопытно.
Поколебавшись, Ева бесшумно приоткрыла тяжёлую дубовую дверь, и в образовавшуюся щель Фегелейн услыхал стрекотание кинопроектора. На лице Евы отразился дёрганый луч света, она оценила происходящее на экране действо, немного выждала и, наконец решившись, вошла. Фегелейн прислушался, но голос Евы заглушался речами ораторов, выступавших с трибуны партийного съезда. О фильме у него было своё мнение, но им он ни с кем не делился. Однажды он услышал, как собственное суждение о «Триумфе воли» высказал знакомый офицер вермахта:
«Как же он сдал!» – подумал Фегелейн.
Вся левая сторона тела Гитлера дрожала. Он сделал два неуклюжих шага и тут же замер. Сутулясь больше, чем когда-либо, Гитлер поднял на Еву усталый взгляд. Движения и жесты были неловкими, в глазах пустота. Заметив удивление Фегелейна, Ева положила ладонь Гитлеру на плечо:
– Ади, присядь.
И Гитлер послушно сел в кресло.
– Я принесу лекарство.
Под лекарствами подразумевались стимуляторы, на которые Гитлера подсадил личный врач Теодор Моррель. Оксикодон, метамфетамин, морфин, и даже кокаин теперь всегда находились под рукой в сумочке Евы.
– Позже, – похлопал он её по руке, затем, словно очнувшись, удивлённо посмотрел на погасший экран.
Дабы обратить на себя внимание, Фегелейн кашлянул в кулак и начал с места в карьер, решительно переступив порог:
– Мой фюрер, теперь я могу доложить, что вы во мне не ошиблись! Как вы и предполагали, партайгеноссе Борман многое от вас скрывает.
Фегелейн бросил скользящий взгляд на недовольное лицо Гитлера, пытаясь уловить хоть какой-то интерес.
– В результате проведённой мною оперативной работы удалось добыть тому доказательства. Ещё год назад Борман начал переговоры с президентом Пероном, выторговывая гарантии безопасности.
– Мне это известно, – поднял глаза Гитлер, и Фегелейну показалось, что тот ничего не понял.
– Мой фюрер, речь идёт о гарантиях для самого Бормана! Лишь для него одного. Распоряжаясь средствами партии, партайгеноссе думал только о себе. Отдав три четверти Перону, взамен он получил клятву неприкосновенности для себя и абсолютно ничего для остальных! Однако я добыл то, что досталось самому Борману. Пресловутую четверть! И скажу – она немалая. А последнее поведение партайгеноссе указывает на то, что он и дальше намерен распоряжаться оставшимся достоянием партии единолично.
Фегелейн ловко выудил из портфеля печатный лист, купленный им у герра Шмидта. По данным Фегелейна, Шмидт занимал высокий пост в местной полиции, был, как и многие здесь, беглым гестаповцем, немало и с чувством говорил о возрождении Германии, обладал хорошими связями среди местных властей. И главное, как уверял сам Шмидт, – имел своих людей в окружении Мартина Бормана, а потому в подлинности документа Фегелейн не сомневался.
– Позвольте, мой фюрер, я зачитаю, – начал он, держа лист на вытянутой руке. – На данный момент в банках Аргентины, Бразилии, Уругвая и Мексики на валютных счетах Бормана числятся: сто восемьдесят семь миллионов шестьсот девяносто две тысячи четыреста рейхсмарок золотом, семнадцать миллионов пятьсот семьдесят шесть тысяч долларов США, двадцать пять миллионов швейцарских франков, четыре миллиона триста шестьдесят две тысячи фунтов стерлингов, восемь с половиной миллионов голландских гульденов и пятьдесят пять миллионов французских франков. И это только то, что распределено в банках. Доподлинно известно, что часть драгоценностей перевести в валюту Борман не успел. Есть информация, что U-530 доставила на побережье Аргентины ценный груз в составе… – Фегелейн достал следующий лист. – Две тысячи семьсот семьдесят килограмм золота, восемьдесят семь килограмм платины и четыре тысячи шестьсот тридцать восемь карат бриллиантов.
– Это всё где-то здесь, на берегу? – спросила потрясённая Ева.
– Я знаю об этом, – Гитлер нахмурился, осознав, что теперь это стало известно и другим. – Борману не мешало бы почище заметать следы.
– Ади, ты знал о таких богатствах и молчал?! – Ева недоверчиво взглянула на Фегелейна, затем на Гитлера. – Знал и позволял ими распоряжаться Борману? Так скажи теперь и нам, где всё это золото?
– Не знаю, – устало отвернулся Гитлер.
– По прибытии лодки ящики с грузом спрятали в пещере на побережье, – пришёл ему на помощь Фегелейн. – Затем их перевезли в горы на трёх грузовиках. В горах следы теряются. Но я обещаю, что найду их. Тайник где-то рядом. Грузовики видели сброшенными в пропасть всего в пятидесяти километрах от города. Там, где закончились дороги. А на руках такой груз далеко унести невозможно.
– Это золото для возрождения Рейха, а не для карманных расходов Бормана! – неожиданно вскочив, вспылил Гитлер. – Я заставлю его отчитаться за каждый пфенниг!
– Но как, Ади?! – развела руками Ева. – Как? Мы уже не можем влиять на Бормана! Мы полностью в его власти!
– Перон многим мне обязан, он предан лишь мне. Хуан не пойдёт на сделку с Борманом, – устало произнёс Гитлер и, выдохшись, снова рухнул в кресло. Он нервно потирал руку об руку, словно в комнате было холодно, Но Ева видела, что он и сам себе не верит.
– Ади, он уже с ним в сделке. Они с Пероном поделили наше золото, а о тебе даже не вспомнили.
– Это золото партии! – не сдавался Гитлер. – Ни наше, ни Бормана!
Ева мрачно сжала губы.
– Да, конечно, – помолчав, вздохнула она и взглянула на Фегелейна. – Герман, ты просто обязан его найти. Не жалея собственных ног. Иначе наша партия будет побираться на паперти у церкви. А вместе с ней и мы. Я не хочу жить впроголодь, во всём себе отказывая. Вчера в городском магазине мне уже пришлось брать недостающие сентаво у нашего водителя! Какой позор!
– К сожалению, – отвёл глаза Фегелейн, – недостаток средств сказывается и на моей работе. Информаторы нынче стоят дорого. Как и соратники по партии. Увы, преданность в наше время – самый дорогостоящий товар.
– Неужели их не волнует будущее Германии? – удивился Гитлер.
– Только если это принесёт им персональные дивиденды. Борцов за идею найти всё сложнее. За эту информацию, – Фегелейн протянул купленные у Шмидта листы, – мне пришлось вывернуть до дна собственные карманы. Замечу – их мне продал член партии с тридцать третьего года. Подвернись что ещё интересное о золоте, и мне придётся заложить наградные часы.
Протяжно застонав, Ева сняла с шеи сверкающее колье и вложила в ладонь Фегелейну.
– Возьми на нужды партии. И на поиски её золота.
– Ева, ты не должна этого делать, – насупился Гитлер. – При первой же встрече я потребую от Бормана доступ к счетам и отчёт обо всех затратах, а также о золоте.
– Боюсь, что Борман теперь для нас станет недоступен. Не будет ни первой встречи, ни второй. Через своих клерков твой преданный Мартин передаст, чтобы мы помалкивали и были благодарны за то, что он до сих пор оплачивает эту виллу. А ещё вскоре прилетит самолёт и увезёт нас в такую глушь, откуда мы не сможем выбраться до конца жизни.