Ломая стены
Шрифт:
Я ходила по комнате туда-сюда и кусала ногти. Отвратительная привычка. Но так я обычно делала, если нервничала, или что-то глубоко обдумывала. Я была импульсивная, эмоциональная и сумасшедшая. Но, в то же время, умела вовремя брать себя в руки, сосредотачиваться и шевелить извилинами. Адская смесь, приводящая к неконтролируемому желанию совершить что-то бездумное и просто поддаться своим инстинктам. Но, наверное, это не самый лучший вариант, если брать в расчет то, что я мама и несу ответственность не только за себя, но и за своего сына. Плюс ко всему, все мои старания, по искоренению любых чувств, мешающих мне рационально мыслить, накроются медным
Но жизнь- то одна. Почему бы, тогда, не прожить её, как хочется? Сделав ещё несколько проходов по комнате, я схватила трубку и набрала его номер. К черту. Этот звонок совершенно ничего не изменит.
Глава 13
Я шла по длинному, красиво украшенному, но строго обставленному коридору. Под моими ногами расстилался бордовый ковер, по своему виду напоминавший мне предмет, скорее из королевской династии. На стенах висели портреты, я подошла к одному из них и стала внимательно его изучать. На фотографии было двое мужчин, в одном я узнала издателя Джона О’Доннела, другой же мужчина был старше, и его волосы отдавали в седину. Но он был очень статным и красивым, и я приметила заметное сходство в их чертах лица. Они улыбались, и мужчина постарше держал в руках какую-то книгу, видимо, очень ценную для него. Я наклонилась поближе, чтобы рассмотреть название.
– Это я и мой отец. Руставели. Коллекционное издание.
Я повернулась и увидела перед собой улыбающегося мужчину. Я сразу узнала Джона. Он стоял, прислонившись к косяку двери, и смотрел на меня.
– Ой, простите, я не хотела так бесцеремонно пялиться… - Я хотела было придумать массу оправдательных слов, но он взглядом остановил меня.
– Не нужно. Я для того и повесил фото в коридоре, чтобы на него «пялились», как вы выразились. – Он подошел ко мне и поклонился. – Джон О’Доннел. Издатель. Чем я могу быть вам полезен?
Я заметила в его поведении английские манеры, достойные высокой похвалы и сразу поняла, почему здание выглядит так по-царски. Всё здесь кричало о его статности.
– Рэйчел Парсон. Я звонила вам насчет своей книги.
– Ах да. Вы от Мишель, верно? – Он жестом пригласил меня войти в кабинет. – Мы с ней давние друзья. Ещё в школе списывал у неё математику. Садитесь, прошу вас. Чай, кофе?
– Спасибо. Чай, если можно. – Я села на кожаный диван, стоявший рядом с журнальным столиком.
Он утвердительно кивнул и попросил какую-то девушку принести нам чаю. Воспользовавшись парой секунд, я огляделась. Кабинет был выполнен в викторианском стиле. Очень красиво, богато и, в то же время, сдержанно. На столе стояли цветы и лежали свежие журналы о моде и новостях. По стенам всюду были расставлены огромнейшие стеллажи с книгами, от чего у меня перехватило дыхание. Боже, этот запах переплета, шелест страниц и удовольствие от касания их. И всё-таки я была неисправимой во всём, что касалось книг. Наверное, это очень яро бросалась в глаза окружающим, но я была не в силах отвести взгляд от этих чудесных полок. Они будто тянули меня в какой-то свой загадочный мир, и, каждая книга как бы шептала мне свою историю. Я заставила себя повернуть голову в другую сторону. Моё внимание привлекла изумительная картина, висевшая над его письменным столом. Я удивленно захлопала ресницами и сидела не шевелясь. Он заметил, на что я смотрю и улыбнулся.
–
– Айвазовский. «Американские суда у скал Гибралтара». 1873. – Наши взгляды встретились и я улыбнулась. – Я знаю. Я люблю картины, в которых невозможно увидеть границы.
– Что бы вы сказали о ней, если бы вас попросили её описать?
Я посмотрела на картину и склонила голову набок.
– Я бы сказала, что смотря на неё, я чувствую свободу и возбуждение. Видите, как движутся стихии на его полотне? – Я провела рукой в воздухе, указывая на волны. – Они словно живые. Всё здесь навевает на меня мысль о том, что нужно бороться с тем, что бросает тебе судьба. Потому что там, за горизонтом тебя ждет свобода и спокойствие.
– Я никогда не думал об этом. Это… сильно.
– Наверное. Я люблю этого художника за его способность улавливать такие моменты, которые, казалось бы, невозможно написать кистью. Он поразительно играет светом и тенью.
– Вы ценитель, как я вижу?
– О, нет. Скорее, любитель. Просто я часами могу смотреть на эту картину. Она меня завораживает.
– Мне подарил её один мой знакомый, он заядлый коллекционер. Но до этой секунды я и не понимал, что в ней так много скрытого смысла.
– В каждой работе есть скрытый смысл. Иногда, и не один. Но для каждого человека этот смысл свой. Я, смотря на эту картину, вижу её именно так. Но кто-то может со мной не согласиться, потому что видит в ней что-то своё. – Я подошла поближе и едва коснулась рамы своими пальцами.
– Она стоит, наверное, целое состояние.
– Пару миллионов. Но она того стоит.
– Несомненно. Художник написал её по памяти, через 30 лет после того, как побывал в британской колонии. Сама скала, и всё, что изображено на этом полотне, насколько я знаю – его фантазия. Но это представлено настолько реалистично, что не возникает и мысли о том, что это просто плод его воображения.
– Полностью согласен с вами. Теперь, видимо, и я буду часами смотреть на картину. – Он улыбнулся и протянул мне чашку. – Чаю?
Я удивленно вскинула бровь.
– Так быстро? А я даже не заметила. Спасибо. – Я взяла у него чашку и сделала глоток. – Превосходный. Жасмин?
– Именно. Вы ещё и в чаях разбираетесь?
– Немного. – Я улыбнулась. – Мои родители всю жизнь пили разные сорта. Я перепробовала с сотню разных вкусов. Некоторые, могу и отличить.
– Я думал, ко мне придет просто женщина, которая написала роман, а пришла невероятно красивая любительница картин Айвазовского, которая, плюс ко всему, разбирается в чае и, как я уже заключил, обожает книги.
– Как вы узнали про книги?
Он улыбнулся и, жестом пригласив меня присесть, опустился на диван.
– Увидел, как загорелись ваши глаза, кода вы оказались в этой комнате.
– О, кажется, я сдала себя с потрохами.