Ломовой кайф
Шрифт:
Но был вариантик и похуже, если, например, диджей Финя, проверив свой тайничок и обнаружив недостачу, сообщил об этом тем, кто ему поручил хранить аптечки. Навряд ли ведь Финя держал этот «стимулятор» лично для себя, хотя народ и считал его пидором. Слишком уж крепкое и опасное зелье, чтобы самого себя накачивать. Торговать этой дрянью он тоже вряд ли решился бы, хотя на дискотеке все время крутились мелкие сбытчики, толкавшие разную шмаль, и он, наверное, кое-какой мелкий процент от этого греб. Вернее всего, все же Финю попросили кое-что притырить. Ясно, что ему четко сказали: «Их там 300 штук, по 5 доз в каждой, итого 1500 доз. Каждая стоит столько-то. Пропадет что — ответишь деньгами». Так что Финя наверняка побежал к братве докладывать, что чего-то
Наверное, можно было просто вытолкать Зыню в шею, конечно, предварительно заставив его одеться. Но если его через пару часов или даже раньше отловят где-нибудь за оскорбительное приставание к гражданам, а потом обнаружат, что он в кайфе, то опять же начнут крутить, где, с кем, откуда и прочее. И тогда почти неизбежно повторение тех же вариантов, что могли последовать после звонка в милицию.
Наконец, наиболее безопасным решением, со всех точек зрения, был звонок на базу «мамонтов», Но тут, конечно, вставал вопрос морально-нравственный. Стыдно было докладывать о всех обстоятельствах дела. Даже если пересказать подробности только одному Птицыну — и то со стыда сгоришь. Но навряд ли Птицын, которому об этих аптечках наверняка известно больше, чем Тарану, соберется самолично подъехать к Юрке. Он для подстраховки может целую группу прислать. Секретная часть дела, конечно, разглашаться не будет, но вот о том, что у бойца Тарана жена гуляет, слух пойдет. А Надька ведь тоже пока еще на «мамонтовском» довольствии состоит, и за время последекретного отпуска ее еще не забыли. В общем, все это очень и очень неприятно, стыдно и похабно.
И все же Юрка решил звонить Птицыну. Точнее, в МАМОНТ, потому что на часах было всего-навсего 19.15 и Генрих должен был по своему обыкновению находиться на работе.
Однако сотовый телефон оказался занят. Можно было позвонить через коммутатор дивизии, но Юрка на это не решился. К тому же его отвлек тревожный голос Надьки, которая в это время стояла у окна:
— Ой, там около Зыниной машины какие-то мужики стоят… Насчет того, что Надька с Зыней приехали сюда на тачке, Таран не знал. Он даже был не в курсе, что у Зыни таковая имеется.
— Где? — спросил он.
— Вон белая «копейка», видишь? На той стороне улицы.
Он ее там поставил, чтобы во двор не заезжать… — всхлипнула Надька и промокнула нос платком.
На другой стороне улицы действительно приткнулась потертая «копейка», а неподалеку от нее на тротуаре стояли два крупных мужичка не самой интеллигентной внешности, которые о чем-то тихо беседовали.
— Ну и что? — спросил Юрка, подходя к окну. — Стоят и стоят, не угоняют же. А если б и угнали — невелика беда! У меня вон жену угнали, а я не плачу.
— Юрик! — простонала Надька. — Я не знаю, что на меня нашло, понимаешь?!
— Помолчи лучше, а?! — оборвал Юрка. — Тебе Птицын не звонил, что ли?
— Не-а… — Надька виновато захлопала глазками. Таран хотел было еще что-нибудь свирепое сказать, но осекся, потому что присмотрелся к мужикам, стоящим около машины. Что-то знакомое увиделось в их внешности, мозги начали торопливо вспоминать, перебирая некую виртуальную картотеку. И постепенно Таран вспомнил, где он этих детин видел. Правда, это было два года назад, но уж больно памятное было событие…
Эти двое были среди тех пяти мордоворотов из команды Жоры Калмыка, которые выводили Юрку и Дашу из каморки свалочных сторожей и конвоировали на «суд» к своему пахану. Один, тот, что повыше, налысо бритый, обрюзглый, был тогда основным среди этой пятерки, самым рослым и крупным. Именно он тогда пророкотал басом: «Привет, голубки!» — разбудив не чаявших большой беды Тарана и Дашу. А второй, тот, что поменьше ростом, прорычал уже совсем невежливо: «Ну чо, неясно, что ли? Помочь, что ли, в натуре?» У него еще, помнится, шрам был, кривой такой, пониже уха. Отсюда, метров с тридцати, шрам, конечно, разглядеть трудно, но это, похоже, та же харя.
То, что сам Калмык давно пребывает на том свете после того, как Дядя Вова поставил в его авто химическую мину, Тарану было известно. То, что его ближайшего соратника Костю Костыля унес взрыв бронежилета, начиненного пластитом — в котором, по идее, должен был Юрка взорваться, — тоже. Но братва их, как видно, жива и даже спокойно гуляет по улицам.
Конечно, у Тарана сейчас было слишком «хорошее» настроение, чтобы кого-нибудь убить, но он, как уже отмечалось, повзрослел и предпочитал действовать по уму, а не по велению сердца. К тому же автомата и какого-либо иного оружия у него не имелось, так что пошмалять братков из открытого окна он не смог бы при всем желании. Опять же то, что бывшие «калмыки» (к подданным г-на Илюмжинова никто из них не относился, даже сам покойный Жора имел соответствующую кликуху от фамилии Калмыков) прогуливаются рядом с дрюшлой «копейкой» Зыни, еще не повод, чтобы подозревать их в чем-то противозаконном и опасном лично для Тарана. Даже в том, что они могут скуки ради угнать Зынину «копейку», которой красная цена
— триста баксов.
И все-таки Юрка решил еще чуть-чуть понаблюдать. Что-то ему в этих господах сильно не нравилось. А заодно мозги начали быстренько выстраивать версию насчет неслучайности появления жлобов около Зыниной тачки.
Рожок, этот Зынин кореш, который спер аптечки, а потом одарил одной приятеля, провел эксперимент над какой-то девкой. Поимел ее, «поделился» с Зыней, а потом, наверное, уехал. Скорее всего ничуточки не задумываясь, что после этого с девкой будет. Девка же осталась в кайфе или в депресняке, а потом ее начало ломать, и она, возможно, даже концы отдала, ибо фиг его знает, насколько областная медицина способна лечить от такой зависимости. Милку и всех прочих «артистов» погорелого театра Дяди Вовы лечили где-то в Москве. К тому же эта девка могла во время ломки что угодно с собой сделать: удавиться, утопиться, под машину броситься. Так или иначе, разобраться в том, что у нее в крови какая-то дрянь присутствует, смогли только после экспертизы. Потому что, если бы она осталась жива и сама могла говорить, Рожок, а заодно и Зыня наверняка уже сидели бы в СИЗО, а братки прекрасно знали, кого надо пидорасить.
Правда, деревня — это такой мир, где все очень хорошо просматривается. Там все про всех все знают. А потому, если деваха в течение дня моталась с Рожком и Зыней, то все соседские бабки это знали и не преминули бы поделиться с ментами такими знаниями. Соответственно, менты бы их без внимания не оставили. Конечно, те могли и в несознанку уйти: да, гуляли, да, на солнышке грелись, но чтоб ширяться — ни боже мой, гражданин начальник! На наркомана Зыня не похож, каких-либо заметных следов от уколов у него ни на руках, ни на ногах нету. Рожка Таран тоже помнил по той давней драке на рынке — крепкий парень, навряд ли капитально на игле сидит. Само собой, менты могли и поверить. А вот если это до бандитов дошло — тады ой! Те так просто свои «уголовные дела» не прекращают.
Но тогда, пожалуй, они бы быстро и до Зыни добрались, и до Рожка. Рожок-то им важнее, если он основную массу коробок заныкал. Правда, и Зыня не лишний, если уже знает про то, что в аптечках хранится и как оно действует.
Таран отошел от окна и вновь посмотрел на своего «счастливого соперника». Тот уже полностью забалдел, глаза закатывал, страстно дышал и ляжки себе поглаживал.
Нет, сейчас спрашивать его бессмысленно. Либо напутает, либо кривляться начнет. Надо лучше еще раз Птицыну позвонить…