Лондон – лучший город Америки
Шрифт:
Мой фильм. Плавится и варится в лучах послеполуденного солнца. Пленка корежится и лопается. По-видимому, в неразберихе мой мешок не успели отнести в номер, отец оставил его внизу и побежал решать какие-то неотложные вопросы, а мои записи случайно свалили в одну кучу вместе со льдом. Как будто и так мало потерь за сегодня.
– Боже мой! – вырвалось у меня.
Я не узнала собственный голос, но все обернулись, Джош тоже. Он, наверное, думал, что я волнуюсь за него. А как же иначе? Разве в этот момент у кого-то еще могли возникнуть проблемы сопоставимого масштаба? Тем не менее, мы оба сейчас теряли то, что больше всего боялись
Я смотрела Джошу в глаза. Он ждал, что я его выручу, заглажу неловкое молчание. Я промолчала, оставила Джоша отдуваться самого, но тут со своих мест повставали родители Мерил: сначала профессор Мойниган-Ричардс, за ним Майкл и Бесс, затем и миссис Мойниган-Ричардс. Они были готовы растерзать Джоша – а еще несколько минут назад мы чуть было не стали одной семьей. Тогда встали и мы. Сначала Бэррингер, потом отец и мама. Видя, что я все еще сижу, она потянула меня за локоть.
Я бросила последний взгляд на свой мешок – и переключилась на более насущную проблему. Теперь я была готова стоять за брата горой. В случае чего я бы взяла на себя миссис Мойниган-Ричардс. Я бы сделала ее в два счета.
Я понимала: следующие мгновения забудутся, сотрутся из памяти, – и старалась запомнить все в мельчайших подробностях. Джош перестал метаться в поисках поддержки и посмотрел на присутствующих, явно собираясь взять всю вину на себя. Было видно, как он виноват и как сильно себя осуждает. Тогда-то я и перестала его винить: хватит с него собственного осуждения и возмущения окружающих.
Тем временем гостиница начала оживать: заработали кондиционеры и сотни других приборов – фены, принтеры, музыкальный центр. Через открытую дверь доносились звонки телефонов, шум лифтов, крики. Пронзительней всего вопила одна девушка, она требовала, чтобы ей что-то вернули, но, видно, человек, забравший ее вещь, был уже далеко. Вскоре и эта девушка поймет, что ничего уже не поделаешь.
Среди всей этой суеты раздался голос моего брата:
– Я ничего не могу поделать.
Часть пятая
И что, теперь все кончено?
Конечно, нет. Теперь все только начинается.
Вот так вот.
И что теперь? Тот сумасшедший уик-энд начинался с настроя предугадывать те моменты, которые запомнятся навсегда, а закончился тем, что я пыталась удержать в памяти то, что наверняка забудется. Точнее, запомнится иначе, не так, как происходило на самом деле. И откуда у нас этот навык возвращаться к воспоминанию до тех пор, пока оно не перестанет ранить и мы не сможем посмотреть на те события другими глазами – подчас немного искажая, чтобы поберечь свое самолюбие?
Когда Джош, наконец, заговорил, было ужасно неловко. О таких случаях хочется забыть, но, наверное, именно поэтому ими лучше делиться с другими: тебя выслушают и скажут, что ничего страшного, все будет хорошо, пусть ситуация неприятная и некоторое время еще будет неприятно, однако рано или поздно все плохое закончится, и можно будет, наконец, вернуться домой.
Самое странное, что когда приглашенные стали расходиться, одна дама сказала соседке, что у невесты было великолепное платье. Я отчетливо помню, как дама держала соседку под руку, помню, как они обменялись взглядами –
Без особой надежды я вытащила мешок с записями и заглянула внутрь. Как и ожидалось, кассеты были мокрые и покореженные. Зачем было смотреть?
Я стояла в прострации. В номер к молодоженам я бы теперь ни за что не пошла. Представляю, что у них происходит. Выйдя из зала первыми, Джош и Мерил, наверное, машинально направились к лестнице и только на седьмом или девятом этаже вспомнили, что лифт уже работает. А в номере им предстояло прощание, на этот раз окончательное.
В вестибюле Бесс говорила по телефону. Майкл стоял рядом, Мойниганы-Ричардсы ждали немного поодаль. Мой отец провожал гостей и пытался их убедить, что они видели не совсем то, что видели.
Теперь все происходило, как при перемотки фильма назад: коридорные сновали туда-сюда, гора ненужных полотенец таяла, лифты приезжали и уезжали. Я направилась к выходу глотнуть свежего воздуха, переждать хаос. Когда я вошла во вращающуюся дверь, за спиной послышался стук. Пришлось возвращаться: звала мама.
Она посмотрела на мешок с пленками, но промолчала. Может, еще не поняла, или просто было не до этого.
– Эмми, отвези Мойниганов-Ричардсов к нам. Езжайте прямо сейчас, потому что им нужно домой, в Арканзас. Они хотят выехать как можно раньше.
Я бы не стала перечить, даже если бы мама говорила менее деловито. Я обрадовалась возможности уехать. Даже с Мойниганами-Ричардсами.
– Хорошо, мам. Будет сделано.
– Не хочу, чтобы в доме были посторонние, когда я вернусь. Лучше нам побыть дома вчетвером. – Мама задумчиво посмотрела в потолок. – И да, не забудь сделать ванночку для ноги. На полчасика, хорошо?
А я почти забыла о своем ранении.
– Просто подержи ее в воде. И добавь соли, половину столовой ложки.
– Хорошо, посолю. Что еще?
– Ничего, – покачала она головой и поправила мне прядь волос.
– А ты где будешь? – спросила я.
– С твоим отцом. Куда он, туда и я.
Раньше во время медового месяца в путешествие не ездили. Название «медовый месяц» пошло от другого обычая: подносить молодым медовуху и на свадебном пиру, и еще месяц после свадьбы. Считалось, что это обеспечит супругам сладкую совместную жизнь.
В тот вечер было впору пить горькую. Мойниганы-Ричардсы стащили в гостинице литровую бутылку вина и уютно прихлебывали на заднем сиденье «вольво», устроившись по обе стороны детского кресла, в которое пересадили большую мягкую игрушку. Профессор периодически протягивал бутылку и мне. Думаю, он хотел показать, что не держит на меня зла. За то, что свадебный уик-энд превратился в фарс. Профессор сам так сказал:
– Мы считаем, что ты не виновата, это все твой брат и родители. Но главным образом твой брат.
Я широко улыбнулась ему в зеркало заднего обзора.
– Спасибо.
Я решила, что сейчас не лучшее время признаваться, что я тоже отчасти виновата. Я притворялась подругой их дочери, а потом выяснилось, что никакая я не подруга, есть обстоятельства важнее. Интересно, как там они, в гостинице. Кто с кем? Что говорят? Что делают? Джош и Мерил сидят, наверное, в гостиной одни, в разных углах: оба хотят уйти, но боятся поставить последнюю точку.