Лондон. Темная сторона (сборник)
Шрифт:
Когда бегунья приблизилась, Энцо вышел из кустов. Он был абсолютно спокоен. Последний раз сдавив член, он вытащил левую руку, а правую сунул в карман куртки с капюшоном. Теперь бегунья была совсем рядом, и Энцо мог как следует разглядеть ее маленькие груди, топорщившиеся под словами «Кентский университет» на ее голубой футболке, черную лайкру, туго обтягивающую ноги, громадные белые кроссовки с пухлыми языками. Она была такая маленькая , она идеально ему подходила со своей длинной черной челкой, бьющейся на бегу, словно крыло дрозда.
Энцо весь напрягся, правая рука наготове. Вдруг на дороге за оградой остановилась
И это чуть-чуть задержало движение Энцо. Чуть-чуть, но достаточно, чтобы испортить момент (птицы улетели, а бегунья оказалась на несколько шагов ближе, чем нужно) и лишить его гармонии. Энцо вытащил руку из правого кармана. Он опустил глаза, пнул камень, поджал губы.
Бегунья протрусила мимо, подошвы ее кроссовок слегка скрипнули, когда она повернула к пруду. Мужчина захлопнул дверцу и помахал тронувшейся с места машине. И точно так же уплывал момент из рук Энцо.
— Да, но я видел тебя! — выкрикнул Энцо в спину бегунье. — Видел тебя бегущей, леди. И, может, прижму тебя в следующий раз.
Бегунья его не слышала. Энцо наблюдал за ее движением по ведущему к пруду пологому холму и за белой лошадью в центре парка. Он гадал, решит ли она сделать сегодня еще один круг или направится к выходу на Черч-стрит, а дальше через Сток-Ньюингтон и кладбище. Ладно, это уже неважно. Все испорчено.
Он снова сунул руку в левый карман и еще пару раз сдавил свой член, воспаленный, горячий и твердый. Но кончить себе не позволил, хотя был так близок к этому, был готов. Если кончить сейчас, все станет еще хуже. Это будет неправильно. Вместо этого он решил пойти по той же дорожке, что и бегунья, хотя теперь вовсе не за ней. Нет, он отправился посмотреть на оленя.
На траве мальчишки гоняли мяч, изображая футболистов, игравших в этот момент на стадионе «Хайбери», по другую сторону Блэксток-роуд. Энцо узнал нескольких парнишек на футбольной площадке: пару из школы, пару из его квартала. Почти все они были в красно-белых футболках. В дни матчей, когда, как сейчас, «Арсенал» выигрывал, иногда слышишь, как толпа вопит в унисон, словно хор. Это достает, но и пробирает: появляется желание стать тем, кто заставляет кричать толпу. Именно это воображали себе все мальчишки в парке, и, в своем роде, именно этого добивался Энцо. Когда он шел в сторону оленьего вольера, мяч выкатился перед ним на дорожку, но никто не попросил вернуть его на площадку. Энцо позволил мячу скатиться в идущую вдоль дорожки канаву.
Энцо так и не вернулся в школу с тех пор, как какой-то черный парень, какой-то долговязый сомалиец назвал его на перемене извращенцем, и, кто знает, что он хотел этим сказать?
Весь остаток дня Энцо не находил себе покоя. После школы они случайно встретились у ворот, и, когда сомалиец подошел, Энцо заехал ему в глаз разодранной банкой из-под кока-колы, рассудив, что это как раз то, что надо. Парень рухнул на колени, не успев ни слова сказать, ни даже прижать глаз рукой. Он стоял на четвереньках, уставившись в землю. Он не мог не моргать, и с каждым взмахом века все ширилась влажная чернота разреза на его глазном яблоке.
Энцо был разочарован. Он надеялся,
И после этой стычки школа закончилась для Энцо, никто больше не называл его извращенцем. И никак не называл. Кучу времени Энцо проводил в одиночестве. В основном в парке, потому что там лучше, чем дома. Дома мамаша на кухне, папаша на диване в гостиной, Мадонна лыбится всем подряд с картинки над телевизором, Иисуса обрящешь, куда ни плюнь. Такая там, в квартире, жизнь. Правда, иногда мамаша с папашей сходятся в одной комнате, и тогда, по разным причинам, становилось немного прикольнее. Такой вот дом.
В парке царил хаос.
На неделе на Лондон обрушились небывалые бури, сдув телевизионные антенны и кожухи световых люков на крышах домов в квартале Энцо и срезав верхушки деревьев. Повсюду трава была усеяна сучьями и разлетевшимся из урн мусором. Энцо чувствовал себя психом в такие бури, он ощущал их в члене, словно пульсацию. Он трижды готов был кончить этой ночью, когда ветер ломился в окно, но уговаривал себя: нет, нет, нет, оставь это для парка, ты должен подстеречь бегунью с черными волосами. Он не мог удержаться. И трогая себя, он видел только волчьи клыки, терзающие сырое красное мясо, кровь на белом мехе и на зубах.
Чтобы добрести до оленьего вольера, много времени не понадобилось, но когда он там оказался, то обнаружил у ограды маленького мальчика с отцом. Олень стоял ближе к противоположной стороне. Мальчик протягивал оленю пригоршню травы, отец склонился к сыну, всего его собой закрывая. Энцо бросил на мужчину взгляд, говорящий ну-ну, и не думай, что я не знаю, что ты будешь делать, когда выпадет шанс . Мужик, наверное, увидел, как смотрит Энцо, и понял, что Энцо знает, потому что, представь себе, у Энцо есть и такая сила, у него всякие силы есть. Наконец до мужика дошло, и он взял мальчишку на руки. «Ну-ка, пойдем, — сказал он. — Пойдем, поищем маму».
Услышав, что в парке есть животные, Энцо был очень разочарован, когда обнаружил только козлов и оленей. Ему хотелось волков.
Когда он был маленьким, мамаша с папашей водили его в зоопарк. Это было всего через несколько месяцев после того дня. Энцо видел волков во время кормления. Он смотрел, как они терзают сырое мясо, как с белых зубов на белый мех брызжет кровь, и вдруг все это обрело для него смысл.
Энцо понял.
Голый, он терзал себя, думая о волках. Голый, он терзал себя, еще прежде, чем это могло к чему-то привести, и думал о белых зубах, вонзившихся в красную плоть, о забрызганном кровью мехе. Он терзал себя до тех пор, пока в одну из ночей не пролилась сперма, и тогда он понял, что готов. Он тер ее пальцами, липкую и теплую. Наконец он был близок. Он ждал этого годы.
Теперь Энцо остался у вольера в одиночестве. Сжав себя еще несколько раз, он достал левую руку и снова сунул правую в карман куртки. Он подошел вплотную к ограде. Олень на мгновение поднял голову, посмотрел на него большим спокойным глазом, черным шаром.
Вот поменяется свет, сказал себе Энцо, и я окажусь в том глазу. Он заблестит, а я буду внутри оленя. Энцо сделал глубокий вдох и содрогнулся, выдыхая. Олень склонил голову и неторопливо объедал траву у ограды.
Энцо вытащил из кармана правую руку и выбросил ее к оленьему боку, раз, другой, третий, четвертый, нож входил, как мечта, металл не успевал блеснуть на солнце. Кровь хлынула из шерсти на лезвие, и все, что оставалось сделать Энцо, это сдержать себя и не кончить прямо на месте.