Лондон
Шрифт:
Однако сейчас Булл немного занервничал. Старый Бёрбедж скончался зимой, но, поскольку двое его сыновей, уже искушенные в этом деле, достойно продолжили оное, Булл не сильно обеспокоился его смертью. Однако в дальнейшем распространился очередной слух о препятствиях, которые чинили новому театру отдельные жители Блэкфрайерса под предводительством олдермена Дукета. Они даже подали петицию с просьбой не допустить открытия. Булл слышал, что олдермен заклеймил всякие театры как рассадники бунта и безбожия и грозился их позакрывать. Действительно, балаганы славились непотребством, и Булл полагал, что обитатели тихого
– Святые угодники – да разумеется! – Мередит держался бодрее некуда.
– Тебя это не пугает?
– Ничуть. – Мередит даже издал смешок. – Это сущие пустяки. Некоторым людям невдомек, какого рода здесь будут пьесы и какая публика. Да и откуда им знать? Такого, – он указал на величественный холл, – еще никогда не делали. Весь шум утихнет, как только они поймут, что здесь не будет черни.
– Значит, дело продолжится?
– Мы откроемся еще до конца года.
– Стало быть, деньги верну, – облегченно вздохнул Булл.
– Конечно, – улыбнулся Эдмунд.
К лету в труппе Чемберлена не было человека счастливее, чем юная Джейн Флеминг. В последние недели ей показалось, что Мередит ее любит.
Его пьеса была готова. Джейн полагала, что уже выучила ее до последней строчки. По мере того как Эдмунд приближался к финалу, ее волнение росло. С великой гордостью читал он ей свои любимые пассажи, а то еще спрашивал, годится ли написанное. «Замечательно!» – неизменно отвечала она. Его остроумие было поистине искрометным.
Однажды, попытавшись осмыслить пьесу в целом, Джейн робко спросила:
– Но о чем же она?
Эдмунд разозлился, и впредь она помалкивала.
Зачем ей портить ему триумф, если он, торжествуя, был так внимателен к ней? Мередит никогда не забывал про нее даже в обществе своих светских приятелей.
Она была счастлива и по другой причине. Близилось летнее веселье. Джейн и ее родители уже собирали костюмы для погрузки в фургон. Хотя девушка знала, что довольно долго не увидит Эдмунда, радостное волнение не покидало ее.
Погожим июльским днем Джейн с Эдмундом шли из Шордича и повстречали олдермена Джейкоба Дукета.
Даже летом он был одет в черное; белый гофрированный воротник, шпага с инкрустированным серебром и алмазами эфесом да серебристая прядь в волосах служили умеренными украшениями, подобавшими его богатству и грозной властности. Он стоял перед воротами Бишопсгейт и, как могла бы заметить Джейн, улыбался. Когда они приблизились, Эдмунд грациозно снял шляпу и поклонился, столь точно выверив почтение и насмешку, что Джейн прыснула. В другое время Дукету было бы некогда возиться с молодым Мередитом, однако нынче он посмотрел на него почти дружески, поманил к себе и вкрадчиво осведомился:
– Дошли ли до вас новости?
Олдермен улыбался нечасто. Зримым влиянием генов его энергичного предка, нырявшего в реку, осталась лишь толика серебра в волосах. Подобно многим своим товарищам-олдерменам, он был пуританином. В его случае – строго кальвинистского толка.
Для олдермена Дукета день складывался исключительно хорошо. Он уже побывал в театрах Бэнксайда. Остался доволен. Теперь он направлялся в Шордич. При виде молодого Мередита, известного
– Все театры закрываются.
Реакция была ожидаемая. Девица опешила, а Мередит побледнел, но оправился первым.
– Кто это сказал?
– Городской совет.
– Невозможно. Театры вне вашей юрисдикции.
Шордич, конечно, находился за чертой города. [52] Но любопытной особенностью городского правительства было то, что даже после роспуска монастырей их старые феодальные вольности не аннулировались, но перешли к монарху. Поэтому театры Бэнксайда пребывали в старой Вольности Клинка. Вольностью оставался даже Блэкфрайерс. Отцов города давно уже бесило, что театры расплодились у них под носом, но вне их юрисдикции.
52
Речь идет о Сити.
– Мы обратились к Тайному совету.
– Он ничего не закроет, сама королева любит театр!
И тут у Дукета был повод торжествовать.
– Но не после «Собачьего острова», – улыбнулся он.
В этой пьесе, поставленной труппой лорда Пемброка, звучала острая, но смешная критика не только городских олдерменов, но и правительства. То был поистине подарок судьбы. Дукет и прочие олдермены вот уже месяцы трудились не покладая рук, стремясь пресечь аренду труппой Чемберлена театра в Шордиче. Они даже приступили к владельцу помещения Джайлзу Аллену и приказали: «Не смей сдавать его снова актерам, иначе мы тебя разорим». С тех пор Дукет упорно мутил воду в Блэкфрайерсе, но не добился ничего вразумительного. А потом дураки из труппы лорда Пемброка предоставили ему шанс, за который он уцепился обеими руками. Делегация, прибывшая в Тайный совет, представила подробный отчет о нанесенном правительству оскорблении.
– Вы заблуждаетесь, – произнес он елейным голосом. – Совет за нас.
– Но это, – восстал Эдмунд, – будет означать…
– Что театру конец, – подхватил Дукет. – Вашим друзьям-актерам и вправду лучше вести себя поаккуратнее. Того и гляди запишут в бродяги.
Угроза была не такой уж пустой. Всех, кто, подобно актерам, бродил по стране, не имея постоянной занятости, могли высечь и отправить на родину, и если людей уважаемых, вроде Шекспира, Дукет тронуть не мог, то актеры победнее, перебивавшиеся случайными заработками, подвергались этому риску по ходу турне. Но истинным содержанием реплики было скрытое оскорбление: театр пребывал вне общества, актеры же были бродячим отребьем.
– Я все равно вам не верю, – произнес Мередит и пошел прочь.
Но это оказалось правдой, и к вечеру Лондон знал все. Театры приказали закрыть. Хуже того, беднягу Бена Джонсона, соавтора «Собачьего острова», посадили за оскорбление власти в тюрьму, а его товарищ Нэш сбежал. Театральная общественность упала духом.
– Придется снова заняться галантереей, – удрученно заметил родитель Джейн.
Актеры убивались. Даже Бёрбеджи, неоднократно пытавшиеся достучаться до Тайного совета, не могли сказать ничего утешительного.