Лондон
Шрифт:
– Я этого не знал.
– Впредь молчите. Но я открою вам кое-что еще. Задолго до этого король Карл Второй заключил секретное соглашение с королем французским Людовиком. Он пообещал исповедовать истинную веру и вернуть Англию Риму; король же Людовик дал слово оказать любую посильную помощь. Об этом не знает никто, кроме горстки французских придворных. Карл обманул даже ближайших министров. Но обращение Англии готовится уже пятнадцать лет. Я сообщаю вам об этом только затем, чтобы вы лучше понимали возложенную на вас задачу.
Король Карл все время был тайным католиком? Обиджойфула трясло. Хотя он всегда подозревал католический заговор, его привело в ужас столь откровенное подтверждение
Первый порыв был прост: он должен рассказать людям. Но кто ему поверит? Его назовут очередным Титусом Оутсом, провокатором, и он не сможет доказать, что никакой он не мошенник. Альтернатива – молчать, хранить ужасный секрет при себе, жить в мире и довольстве. Никто не узнает. А если Англию подчинят Риму? Это была судьба. Он всяко удостоился вечного проклятия. Обиджойфул погрузился в апатию, которую не развеял даже образ Марты, восставшей и корившей его за трусость. Он был беспомощен, проклят, а с ним, вероятно, и Англия целиком. Пролежав добрых пять минут, он обдумывал дальнейшее и стыдился как никогда прежде.
Вдруг он сел. К его собственному удивлению, Обиджойфула захлестнуло великое негодование – ярость поистине неизведанная, как если бы все отвращение, годами копившееся в нем, и все возмущение папистами-роялистами, которые так бессовестно его обманули, сошлись в единой точке несказанного бешенства. Оно было сродни, хотя он об этом не знал, темному гневу его отца Гидеона. Вот уж нет! На сей раз он спуску не даст, чего бы это ни стоило.
Обиджойфул спустился из своего укрытия и вышел из дворца. Для начала он пойдет к самому лорд-мэру, тот протестант. И по всем гильдиям, если понадобится. Ужас и даже ярость сменились своего рода диким возбуждением.
Резчик все еще пребывал в бешенстве, когда ярдах в ста по аллее Пэлл-Мэлл его обогнал экипаж, из которого вышел старик и медленно направился к входу в один из фешенебельных особняков. У самого крыльца старик оглянулся на Обиджойфула, и они узнали друг друга.
Прошло девять лет с тех пор, как старый Джулиус стал графом Сент-Джеймсом, он и представить не мог, что проживет так долго. Но удивительное дело: в свои восемьдесят пять Джулиус едва мог пожаловаться на возраст. Он ссутулился, глаза немного слезились, ходить было больно, артрит заставил его обзавестись тростью, но на девятом десятке он приобрел то же чопорное достоинство, каким отличался его отец, олдермен Дукет, еще во времена Шекспира. Взглянув на Карпентера, он выдал улыбку вялого, безразличного любопытства, присущую глубоким старикам, которые знают, что вскорости перейдут в мир иной.
Но Обиджойфул увидел другое. Он узрел гонителя своей семьи, ненавистного роялиста, вора, приобретшего графский титул за поддержку короля-католика. Несомненный участник папистского заговора. Хуже всего было то, что злой старый дьявол скалился на него, защищенный богатством, титулами, даже возрастом и уверенный, что все сойдет ему с рук.
Едва соображая, что делает, ремесленник бросился вперед и закричал, задыхаясь от ярости и жгучего презрения:
– Старый черт! Решил, что обмишулил нас? Ошибаешься… – Недоуменный взгляд Джулиуса распалил его еще больше, и он заорал: – Я знаю, ты понял! Я слышал твоих попов во дворце! Мне все известно о вашем роялистском заговоре! А через час об этом узнают мэр и весь Лондон! Тогда, милорд, мы вздернем и вас, и короля,
С воплем он бросился прочь.
Лорду Сент-Джеймсу понадобилось несколько секунд, чтобы оправиться от нападения, но как только это произошло, он снова залез в карету и приказал:
– Гони!
Через двадцать минут Обиджойфул, добежавший по Флит-стрит до Сент-Брайдс, увидел шедшего навстречу Мередита. Священник приветствовал его в обычной дружеской манере, и он остановился.
– Что стряслось, мастер Карпентер? Вы будто самого дьявола повидали.
Обиджойфул был рад священнику. Перспектива оказаться перед лицом лорд-мэра страшила его, несмотря на решимость и гнев. Словами, брошенными графу Сент-Джеймсу, он сжег за собой мосты, но так и не знал, как заставить мэра поверить ему. Однако при виде Мередита он вдруг понял, что если они пойдут вдвоем, то дело примет совершенно иной оборот. По крайней мере, Мередиту он доверял.
– Просто кошмар… – начал он.
– Идемте в церковь, – предложил Мередит. – Там поспокойнее.
И вот в красивой новой церкви Сент-Брайдс Обиджойфул выложил удивленному Мередиту все, что услышал.
Когда он закончил, Мередит задумчиво кивнул и поманил его:
– Ступайте за мной, я должен вам кое-что показать.
Он отвел его через проход к тяжелой двери, преграждавшей выход на лестницу, которая вела в крипту. Зажег фонарь, вручил Карпентеру и попросил идти первым. Когда ремесленник одолел половину ступеней, Мередит захлопнул дверь и повернул ключ, как велел лорд Сент-Джеймс.
Затем он вновь пересек церковь, оставив Обиджойфула в заточении.
– Вы ему верите? – спросил у Мередита лорд Сент-Джеймс. Они сидели у священника в гостиной.
– Я убежден, что сам он верит в то, что говорит.
Какое-то время граф молчал, затем осведомился:
– Можете подержать его там?
– Бедняга может голос сорвать, и никто не услышит. Но вы и правда считаете, что это необходимо?
– Только на сегодня. Мне нужно подумать. – Старик поднялся.
Часы тянулись, и Джулиус понял, что определиться с дальнейшим не так-то легко. Как большинство людей преклонного возраста, он живо помнил не вчерашнее прошлое, но далекую юность. И несмотря на все случившееся между ними в годы гражданской войны, он остро, как вчера, испытывал вину перед Гидеоном, Карпентером и испанским послом. В отличие от Обиджойфула, он был уверен, что лондонцы поверят рассказу ремесленника о новом папистском заговоре. Мало того что начнется смута – он не особенно сомневался в ответных действиях короля Якова. С такими судьями, как Джеффрис, парню повезет, если сохранит голову. «Отца я послал на порку, – подумал он. – Я не могу стоять и смотреть, как сын подвергается худшему». Эта мысль погнала его в Сент-Брайдс на поиски Мередита в надежде, что тот не позволит резчику наломать дров. Но как им удержать Карпентера и не дать ему ввергнуть себя в беду?
Впрочем, эта дилемма была лучше второй. Папистский заговор: правильно ли понял услышанное Карпентер? Мог ли этот француз-иезуит по какой-то причине солгать? Ладно католицизм Якова, но Карл! Неужто он и вправду годами обманывал своих преданных сторонников? Всерьез ли он обещал вернуть Англию Риму и ввести ради этого французские войска? Немыслимо. Чудовищная, невозможная измена.
Лорд Сент-Джеймс отужинал в одиночестве. Выпил немного бренди. Не в силах заснуть, он бодрствовал всю ночь, как уже было однажды, давным-давно, накануне казни короля-мученика. За тем исключением, что на сей раз перед глазами стоял не печальный, строгий лик первого Карла, а смуглое, распутное, циничное лицо второго.