Лондон
Шрифт:
– Они и зарабатывают неплохо, – заметил Гарри.
Таким образом, к семи годам маленький Сеп получил опыт, доступный не всем его сверстникам. Он знал, где его дом – в лоне знаменитого рода Доггетов; ему было ведомо собственное предназначение – стать пожарным; почти в полной мере постиг жизнь лондонских улиц и свое место на них.
А вообще он не знал о себе лишь одного. Но важно ли было это? Бог весть.
Ранним утром семь лет назад Гарри Доггет выкатил свою тележку на грязную улицу близ Севен-Дайлса. Настроение у него было хорошее. Всего неделей раньше родился сынок Сэм, и это стало двойным благословением: мало того что он хотел мальчика, новорожденный еще и займет миссис Доггет, которая пила пуще прежнего. А потому он бодро насвистывал, когда
Его положили аккурат за ограду, и сверток пищал.
Гарри вздохнул. В таких находках не было ничего удивительного, но он терпеть не мог на них натыкаться. Но даже не осуждал матерей. В местах, подобных Севен-Дайлсу, нежеланные дети являлись профессиональным риском, и что было делать незамужней девице? Он слышал, что некий капитан Корем недавно открыл больницу для сирот, но мать, чтобы ребенок туда попал, должна была объявиться и объясниться. И даже в этом случае детей оставалось столько, что приюту приходилось устраивать лотерею. Так или иначе, у этого ребенка шансов не было. Но Доггет не смог заставить себя пройти мимо. Он перебрался через ограду и осмотрел дитя.
Не новорожденный, но нет и месяца, оценил Доггет. Мальчик. Здоровый на вид. Но тут он нахмурился. Странное дело: такая же крошечная белая прядка, как у Сэма. Пожав плечами, он сунул младенцу палец и удивленно отпрянул. Еще один с перепонками? Что за невероятное совпадение?
Гарри Доггет стоял столбом и вспоминал свои грешки.
Вот, например, жена сапожника. Когда же это приключилось? Нет, он часто видел ее после. Она не была беременна. А потом еще девица в пекарне. Примерно тогда же. Когда они в последний раз виделись? Месяц назад. Стало быть, не она. Но в таком случае… Ах да! Молодая особа, с которой он познакомился на цветочном рынке в Ковент-Гардене. Она стояла за прилавком. Раза два или три они уединялись. Это было месяцев десять назад – самый срок. А потом девица пропала. Вполне возможно, ее приплод. Почему его бросили здесь – она или кто другой? Случайно или сочли, что отец живет в Севен-Дайлсе? Неизвестно. Люди совершают странные поступки. Он снова пристально изучил младенца. Насчет волос и пальцев сомнений не было. Конечно, это никакое не совпадение. Сейчас ему почудилось, что даже лицо и глаза у этого малыша такие же, как у Сэма.
– Ну не везунчик ли ты? – улыбнулся Доггет. – Быстро же разыскал папаню!
И он забрал младенца.
С женой повел себя честно: рассказал ей все и весьма откровенно. Та вздохнула, осмотрела малыша и согласилась:
– Вылитый Сэм!
– Я не смог оставить его помирать.
– Ну еще бы! – Она покачала головой и усмехнулась: – Гарри, не боись, у меня была двойня. Не заметили, и все дела.
С той минуты все разговоры прекратились. У Сэма появился брат-близнец. Остальные дети, сперва слегка озадаченные, быстро забыли о неувязке. Соседи посмеялись, но вскоре ухватились за другие сплетни. Жителям Севен-Дайлса было не до пристального внимания к детям. Когда через несколько дней Гарри отнес ребенка к викарию покрестить, священник, отлично знавший свою паству, и не подумал корить отца, он лишь восхвалил Божий промысел, пославший ребенку кров. Услышав, что Гарри еще не придумал имени, он со смешком предложил:
– Почему бы не Септимус? Это «седьмой» по-латыни; мало того – вы нашли его в Севен-Дайлсе!
Не прошло и дня, как домочадцы Доггета сократили имя до Сепа. Сэм и Сеп выросли вместе. Что же касалось Гарри и миссис Доггет, то случай лишь укрепил его к ней любовь. И потому сейчас, хотя она была красна лицом, всклокочена и без врученного ей шиллинга, костермонгер любовно взглянул на нее и весело молвил:
– Сокровище, старушка моя! Вот ты кто.
Незадолго до восьми вечера капитан Джек Мередит вышел из клуба «Уайт», что на Сент-Джеймс-стрит, и направился к Пикадилли.
С тех пор как кофейни покраше начали превращаться в джентльменские клубы с ограниченным членством, прошло всего несколько лет, но «Уайт» успел утвердиться как самый шикарный. Слишком шикарный, по мнению некоторых. В большинстве таких клубов затевались азартные игры, и в «Уайте» играли по-крупному.
Капитан Мередит тоже выглядел роскошно. Что до игры, то он нуждался в выигрыше. И должен выиграть очень много. Его дед – священник, как старый Эдмунд, – сколотил приличное состояние. Отец, служивший под началом Мальборо, женился на обеспеченной вдове и оставил Джека богатым молодым человеком. Достаточно состоятельным, чтобы продуть за вечер пять тысяч фунтов. И еще раз. Но не в третий, как он сделал. Бесшабашный модник капитан Джек Мередит держал дом на Джермин-стрит, где слугам не платили шесть недель, а торговцам он задолжал больше тысячи фунтов. Его полковое капитанство, благо звания в британской армии покупались и продавались, было заложено ростовщику, проживавшему в переулке неподалеку от Ломбард-стрит.
Об истинном состоянии дел капитана Джека Мередита знал только его друг, член клуба и циник, который дал откровенный и грубый совет:
– Ты хорошо играешь, когда не пьешь и остаешься в уме. Найди себе жертву, дойную корову. Какую-нибудь деревенщину, прибывшую из поместья порисоваться в нашей светской компании. Приходи в клуб каждый день, а я буду начеку.
Наткнись они нынче на такую овцу для стрижки, Мередит мог пренебречь даже свиданием с леди Сент-Джеймс.
– Я не отберу у него поместье, – поклялся Джек. – Хватит и половины.
Но вид, с которым он вышагивал по Сент-Джеймс-стрит, не позволял догадываться о его затруднениях. Во-первых, капитан Мередит обладал замечательным даром отвергать материи посторонние и целиком сосредоточиваться на задаче текущей. Это делало его прекрасным любовником, а также одним из лучших фехтовальщиков в Лондоне. Во-вторых, в нем было чересчур много шика.
Неправильно считать Джека Мередита пустозвоном. Для этого он был слишком мужественным: хороший офицер, отличный спортсмен. Заботился о подчиненных, с лучшими из которых разделял грубую шутку, а в боксе побивал едва ли не всех однополчан. Отлично ладил с мужчинами, был нежен с женщинами, любовником слыл успешным и достойным – все более ярким, так как всегда доподлинно знал, чем занят. Но отношения с леди Сент-Джеймс зашли дальше прочих. В них было нечто особенное. В последние месяцы случалось, что он становился одержим ею. Ее нагота завораживала его. Сидя в «Уайте», он представлял ее тело и рисовал себе, как обладает ею десятком, а то и сотней способов. Так бывало и раньше, со многими, очень многими женщинами, и он в итоге всегда пресыщался. К леди Сент-Джеймс Мередит испытывал нечто большее. Он с каждым разом открывал в ней все новую женщину, что объяснялось не плотью, а личностью. Ее манерности и гибкости – светскости, говоря откровенно, – хватало, чтобы пленить его на годы, а может быть, и до скончания дней.
Пускай не вертопрах, он все же принадлежал Сент-Джеймс-стрит. Знание о том, что его предки прибыли в Англию с первым двором Тюдоров, его клуб, одежда, связи, сам факт того, что любовница, хоть это оставалось тайной, была графиней – все эти вещи и составляли его жизнь. Без этого Мередит не был бы тем, кем являлся, и уподобился бы пожранному пожаром прекрасному георгианскому дому.
Для выживания в качестве светского льва ему, следовательно, предстояло быть готовым на все. Если понадобится, то и убить. Он даже мог оправдаться. Не таковы ли были старинные обычаи аристократического, рыцарского класса? Таковы правила игры. В клубах на Сент-Джеймс-стрит с ним согласились бы многие, и в этом смысле пылкое сердце Мередита имело тайник, где обитал холод.
Едва он дошел до угла Пикадилли, из тени вступили трое и схватили его. Двое заломили руки, третий встал перед ним:
– Капитан Мередит? Сэр, вы арестованы за долги.
Дверь медленно отворилась. По телу леди Сент-Джеймс пробежала легкая дрожь. Наконец-то. Пришел.
Было уже половина девятого, и за последние полчаса она пару раз даже начала опасаться, что он передумал.
Она постаралась подобающе одеться. Свободный шелковый халат с открытыми плечами намекал на готовность изящно упасть при малейшем касании. Волосы схватывал лишь черепаший гребень. Он тоже мог вывалиться, если правильно тронуть. Груди туго натянули шелк. Дверь распахнулась настежь.