Лорд Джим (сборник)
Шрифт:
– Милосердный боже! – крикнул он в ужасе и с силой захлопнул железную дверь.
Вот что он пришел рассказать капитану. Скрыть этого он не мог, а на борту корабля имелся только один человек, с которым стоило бы поделиться своими впечатлениями. На обратном пути матросы в галерее ругали его на чем свет стоит. Почему он не принес лампы? Какое ему дело до этих чертовых кули? И когда он вышел наверх и увидел отчаянное положение парохода, все происходившее внизу показалось ему не стоящим внимания.
Сначала ему показалось, что он оставил галерею в момент ее потопления. Трапы, ведущие на мостик, были смыты, но огромная волна, залившая ют, подняла его наверх. После этого ему пришлось некоторое время пролежать на животе, держась за рым-болт; изредка он вбирал воздух в легкие и глотал соленую воду. Дальше он пополз на четвереньках, слишком перепуганный и потрясенный, чтобы возвращаться назад. Так он добрался до заднего отделения рулевой рубки. В этом сравнительно защищенном местечке он нашел второго помощника. Боцман был приятно удивлен, – у него создалось впечатление, будто все находившиеся на палубе давным-давно смыты за борт. Он с волнением спросил, где капитан.
Второй помощник лежал ничком, как злобный зверек под забором.
– Капитан? Отправился за борт, после того как мы по его вине попали в эту кашу.
И до первого помощника ему никакого дела не было… Еще один дурак. Никакого значения не имеет. Все равно рано или поздно очутится за бортом.
Боцман пополз дальше, не потому что надеялся найти кого-нибудь, а больше ради того, чтобы уйти от «этого человека». Вот почему он так обрадовался, найдя Джакса и капитана, и все виденное им в междупалубном пространстве отступило на задний план. Но то, что происходило в межпалубном пространстве, казалось ему теперь делом маловажным. Да и трудно было добиться того, чтобы тебя услышали. Все-таки он ухитрился сообщить, что китайцы катаются по полу вместе со своими сундучками, а он, боцман, поднялся наверх, чтобы донести об этом. Что же касается команды, то все в порядке. Затем, успокоенный, он уселся, обвив руками и ногами стойку телеграфа машинного отделения – чугунный толстый столб. Если этот столб смоет, тогда, размышлял он, и ему самому придет конец. О кули он больше не думал.
Капитан Мак-Вер дал понять Джаксу, чтобы он пошел вниз – посмотреть.
– Что же я должен делать, сэр?
Джакс промок и дрожал всем телом, а потому голос его звучал как блеяние:
– Раньше посмотрите… Боцман… говорит…
– Боцман – проклятый дурак! – заревел трясущийся Джакс.
Абсурдность приказания возмутила Джакса. Ему страшно не хотелось идти вниз, словно он боялся, что стоит ему оставить палубу, как судно моментально пойдет ко дну.
– Должен знать… нельзя оставить…
– Они устроятся сами, сэр.
– Дерутся… боцман говорит дерутся… Не могу допустить… драки… на борту… охотно… оставил бы нас здесь на случай… меня самого снесет за борт… остановите драку… посмотрите… доложите… через машинную трубку. Сюда не приходите… слишком часто… опасно… двигаться… по палубе…
Джакс, с головой под мышкой капитана, прислушивался к тому, что казалось ему ужасным предположением.
– Не хочу… терять вас… пока судно… держится… Рут… хороший человек… судно… возможно… устоит…
Внезапно Джаксу стало ясно, что он должен пойти.
– Думаете, выдержит? – вскрикнул он.
Но ветер унес ответ, и Джакс услыхал только одно слово, произнесенное с необыкновенной силой: «До конца!»
Капитан Мак-Вер выпустил Джакса и, нагнувшись, крикнул боцману: «Идите с помощником!» Все, что Джакс сознавал, это то, что его плечо оказалось свободным от тяжести руки. Он был отпущен. Для чего? Он был до того истощен, что выпустил перила из рук и моментально был приподнят и увлечен куда-то. Ему показалось, что ничто не спасет его от полета через корму. Он грузно упал вниз, и боцман, следовавший за ним, очутился на нем.
– Не поднимайтесь пока, сэр! – крикнул боцман. – Не торопитесь!
Волна пронеслась над ними. Джакс разобрал слова захлебывающегося боцмана: трапы были снесены.
– Я спущу вас вниз за руки, сэр! – крикнул он, затем сообщил что-то о дымовой трубе, которая, по всем вероятиям, также может отправиться за борт.
Джакс считал это вполне возможным и представил себе, что огонь в топках погас, судно беспомощно…
Боцман продолжал орать над самым его ухом.
– Что? Что такое? – отчаянно крикнул Джакс.
А тот повторил:
– Что бы сказала моя старуха, если б видела меня сейчас?
В галерее, куда проникла вода и плескалась в темноте, люди лежали безмолвные, как трупы; Джакс споткнулся, наткнувшись на кого-то, и выругал его за то, что тот лежит на дороге. Два или три голоса, слабых и жадных, спросили: «Есть какая-нибудь надежда, сэр?» – «Что с вами, болваны?» – ответил он грубо. Он почувствовал желание броситься между ними и лечь, чтобы более не двигаться.
Но они как будто ободрились. Услужливо повторяя: «Осторожнее! Не забудьте: здесь крышка лаза, сэр!» – они спустили его в угольную яму. Боцман прыгнул вслед за ними и, едва поднявшись на ноги, произнес:
– Она бы сказала: «Поделом тебе, старый дуралей! Зачем совался в море?»
У боцмана были кое-какие средства, и он любил частенько упоминать об этом. Его жена – толстая женщина – и две взрослые дочери держали зеленную лавку в Лондоне в Ист-Энде.
В темноте Джакс, нетвердо держась на ногах, прислушивался к частым гулким ударам. Заглушенный визг раздавался как будто у самого уха, а сверху давил на эти близкие звуки более громкий рев шторма. Голова у него кружилась. И ему также в этой угольной яме качка показалась чем-то новым и грозным, подрывающим его мужество, как будто он впервые находился на море.
У него мелькнула мысль выбраться отсюда, но воспоминание о голосе капитана Мак-Вера остановило его. Ему было приказано пойти и посмотреть. Что толку в том, хотел бы он знать? Ну конечно, он пойдет и посмотрит, сказал он себе в бешенстве. Боцман, неуклюже шатаясь, предупредил его, чтобы он осторожно открывал дверь: там идет чертова свалка.
– Из-за чего? – крикнул Джакс, испытывая почти физическую боль.
– Доллары! Доллары, сэр. Их поганые сундучки все полопались. Деньги перекатываются по всему полу, и они перекатываются за ними друг через друга, брыкаясь и кусаясь, как черти. Чистый ад там!