Лорд Джим. Тайфун (сборник)
Шрифт:
– Рад вас видеть, капитан… Шш… Так и думал, что вы скоро сюда заглянете. Что вы сказали, сэр? Шш… Ах, Джим! Он от нас ушел. Пойдемте в приемную…
Когда захлопнулась дверь, напряженный голос Блэка стал доноситься слабо, как голос человека, отчаянно ругающегося в пустыне.
– И поставил нас в пренеприятное положение. Должен сказать, скверно с нами обошелся…
– Куда он уехал? Вам известно? – спросил я.
– Нет. И смысла не было спрашивать, – сказал Эгштрем. Он стоял передо мной – любезный, неуклюже опустив руки; на помятом синем саржевом жилете низко висела тонкая серебряная часовая цепочка. – Такой человек не едет в определенное место.
Я был слишком озабочен новостью, чтобы спрашивать объяснения этой фразы. Эгштрем продолжал:
– Он от нас ушел… позвольте-ка, ушел в тот самый день, когда прибыл пароход с паломниками, возвращавшийся из Красного моря; две лопасти винта у него были сломаны. Это случилось три недели назад.
– Не было ли каких-нибудь разговоров о происшествии с «Патной»? – спросил я, ожидая худшего.
Он вздрогнул и посмотрел на меня, словно я был волшебником.
– Да, в самом деле. Откуда вы знаете? Кое-кто говорил об этом. Здесь собрались один или два капитана, управляющий технической конторой Ванло в порту, еще двое или трое и я. Джим тоже был здесь – стоял с сандвичем и стаканом пива в руке; когда мы заняты – вы понимаете, капитан, – нет времени завтракать по-настоящему. Он стоял вот у этого стола, а мы все столпились у телескопа и смотрели, как этот пароход входит в гавань. Тут управляющий от Ванло начал говорить о капитане «Патны»: как-то он делал для него какие-то починки; затем он нам рассказал, какая это была старая развалина и сколько денег он из нее выжимал. К слову он упомянул о последнем ее плавании, и тут мы все вступили в разговор. Один говорил одно, другой – другое… ничего особенного – то, что сказали бы и вы, и всякий человек. Немного посмеялись. Капитай О’Брайн с «Сары Грэнджер» – грузный крикливый старик с палкой, – он сидел вот в этом кресле и прислушивался к разговору. Вдруг как стукнет своей палкой по полу и заорет: «Негодяи!» Мы все так и подпрыгнули. Управляющий от Ванло подмигивает нам и спрашивает: «В чем дело, капитан О’Брайн?» – «В чем дело, в чем дело». Тут старик раскричался. «Над чем смеетесь? Это дело не шуточное. Оскорбление всему человечеству – вот что это такое! Я бы застыдился, если бы меня увидели в одной комнате с кем-нибудь из этих парней. Да, сэр!» Он встретил мой взгляд, и из вежливости я вынужден был сказать: «Негодяи. Ну конечно, капитан О’Брайн. Мне самому не хотелось бы видеть их здесь, так что в этой комнате вы находитесь в полной безопасности. Не хотите ли выпить чего-нибудь прохладительного?» – «К черту ваше прохладительное, Эгштрем! – кричит он, сверкая глазами. – Если я захочу пить, я и сам потребую. Нужно отсюда уходить. Воздух здесь сейчас испортился». Тут все не выдержали – расхохотались и один за другим последовали за стариком. И вот, сэр, этот проклятый Джим кладет сандвич, который он держал в руке, обходит стол и направляется ко мне; его стакан с пивом стоит нетронутый. «Я ухожу», – говорит. И больше ни слова. «Еще нет и половины второго, – говорю я, – можете урвать минутку и покурить». Я думал, он говорит, что пора ему отправляться на работу. Когда же я понял, что он задумал, у меня руки так и опустились. Знаете ли, не всякий день повстречаешь такого человека; парусной лодкой управлял как черт; готов был в любую погоду выходить в море навстречу судам. Не раз бывало, какой-нибудь капитан зайдет сюда и первым делом говорит: «Где это вы раздобыли такого морского агента, Эгштрем? Сумасшедший сорви-голова! На рассвете я еле-еле нащупывал дорогу, как вдруг смотрю – летит из тумана прямо мне под ноги лодка, полузалитая водой. Брызги перелетают через мачту, два перепуганных негра сидят на дне, а какой-то черт у румпеля орет: “Эй! Эй! Судно! Алло! Капитан! Эй! Эй! Агент Эгштрема и Блэка первым говорит с вами. Эй! Эй! Эгштрем и Блэк. Алло! Эй!” Расталкивает негров, кричит во все горло, прыгает на нас и орет мне, чтобы я ставил паруса, а он введет меня в гавань. Черт, а не человек! Никогда в своей жизни не видал, чтобы так обращались с лодкой. И ведь не пьян, а? А когда поднялся на борт – вижу: такой тихий, вежливый парень… и краснеет, словно девушка…» Говорю вам, капитан Марлоу, когда Джим выходил в море навстречу незнакомому судну, никто не мог с нами соперничать. Остальным поставщикам только и оставалось, что удерживать старых покупателей, и…
Эгштрем, видимо, был сильно расстроен.
– Да, сэр. Похоже было на то, что он готов отправиться в море за сто миль в старой калоше, чтобы заполучить судно для фирмы. Если бы фирма принадлежала ему и нужно было ее еще на ноги поставить, он бы и то не мог сделать большего… А теперь вдруг… совсем неожиданно. Вот я и подумал: «Ого! Хочет прибавки жалованья… вот в чем тут дело». «Ладно, – говорю я, – не к чему поднимать шум, Джимми. Скажите только: сколько вы хотите? Всякое разумное требование будет удовлетворено». Он поглядел на меня так, словно старался проглотить что-то, застрявшее у него в горле. «Я не могу оставаться у вас». – «Что за дурацкая шутка?» – спрашиваю я. Он покачал головой, а я по глазам его увидел, что он как будто уже ушел. Тут я на него накинулся и стал ругать. «От кого это вы бежите? – спрашиваю. – Кто вам пришелся не по вкусу? Что вас задело? Да у вас ума меньше, чем у крысы, – крыса и та не побежит с хорошего судна. Где вы думаете получить лучшее место, такой-сякой?» Уверяю вас, я его здорово отделал. «Эта фирма не потонет», – говорю. А он вдруг как подскочит. «Прощайте, – говорит и кивает мне головой, словно какой-нибудь лорд, – вы неплохой парень, Эгштрем. Даю вам слово, если бы вы знали причину, вы бы не стали меня задерживать». – «Это, – говорю, – величайшая ложь. Я знаю, чего хочу». Он так меня взбесил, что я даже расхохотался. «Неужели не можете подождать хоть минутку, чтобы выпить этот стакан пива, чудак человек?» Не знаю, что это на него нашло; он как будто дверь не мог найти; уверяю вас, капитан, забавное было зрелище. Я сам выпил это пиво. «Ну уж коли вы так спешите, пью за ваше здоровье из вашего же стакана, – сказал я ему. – Только запомните мои слова: если будете продолжать эту игру, вы скоро увидите, что земля для вас слишком мала – вот и все». Он бросил на меня мрачный взгляд и выбежал из комнаты, а лицо у него было такое, что хоть ребят пугай.
Эгштрем с горечью фыркнул и расчесал узловатыми пальцами белокурые бакенбарды.
– С тех пор так и не могу найти порядочного человека. Одни неприятности. А разрешите спросить, капитан, как это вы на него наткнулись?
– Он был помощником на «Патне» в то плавание, – сказал я, чувствуя, что обязан дать какое-то объяснение.
С минуту Эгштрем сидел неподвижно, запустив пальцы в бакенбарду, а затем разразился:
– А кому какое до этого дело, черт возьми?
– Полагаю, что никому… – начал я.
– И чего он, черт возьми, решил уйти?
Вдруг он засунул в рот левую бакенбарду и, пораженный какой-то мыслью, воскликнул:
– Черт! А ведь я ему сказал, что земля окажется слишком для него мала…
Глава XIX
Я вам рассказал эти два эпизода, дабы показать, что он с собой проделывал в новых условиях жизни. Таких эпизодов было много, – больше, чем можно пересчитать по пальцам.
Все они были равно окрашены той высокомерной нелепостью, какая делает их глубоко трогательными. Отбрасывать свой хлеб насущный, чтобы руки были свободны для борьбы с призраком, – это может быть актом прозаического героизма. Люди поступали так и раньше (хотя мы, пожившие на своем веку, знаем прекрасно, что не душа, но голодное тело делает человека отщепенцем), а те, что были сыты и намеревались быть сытыми всю жизнь, аплодировали такому почетному безумию. Он действительно был несчастен, ибо никакое безрассудство не могло его увести от нависшей тени. Всегда храбрость его оставалась под сомнением.
Да, по-видимому, нельзя уничтожить призрак факта. Вы можете ему противостоять или избегать его, а мне приходилось встречать людей, которые подмигивали знакомым теням. Видимо, Джим был не из тех, что подмигивают; но я так никогда и не мог решить, какова его линия поведения – избегает ли он своего призрака или ему противостоит. Я изощрял свою проницательность и в результате обнаружил лишь то, что различие меж тем и другим слишком неясно, как бывает и со всеми нашими поступками, – определенно решить это было нельзя. Здесь могло быть и бегство, и своеобразная манера вести борьбу.
Людям заурядным он вскоре стал известен как непоседа, ибо то была самая забавная сторона его поведения. Спустя некоторое время о нем знали все, он, несомненно, пользовался известностью в круге своих скитаний, а диаметр этого круга равнялся приблизительно трем тысячам миль; так знает вся округа какого-нибудь сумасброда. Например, в Бангкоке, где он нашел место у братьев Юкер, фрахтовщиков и торговцев тиковым деревом, жалко было смотреть, как он разгуливает при свете дня, лелея свою тайну, которая была известна всем, вплоть до бревен на реке. Шомберг, содержатель отеля, где жил Джим, волосатый эльзасец с мужественной осанкой и складочное место всех скандальных сплетен, сообщал, бывало, опершись обоими локтями о стол, приукрашенную версию истории Джима какому-нибудь посетителю, который жаждал новостей наравне с более дорогими напитками.
– И заметьте, он один из лучших парней, каких вам приходилось встречать, – великодушно заканчивал эльзасец свой рассказ, – выдающийся человек.
В пользу случайных посетителей заведения Шомберга говорит тот факт, что Джим ухитрился прожить в Бангкоке целых шесть месяцев. Я заметил, что люди, совершенно его не знавшие, привязывались к нему, как привязываешься к милому ребенку. Он всегда был сдержан, но, казалось, самая его внешность, его волосы, глаза, улыбка завоевывали ему друзей, где бы он ни появлялся. И, конечно, он был не дурак. Я слышал, как Зигмунд Юкер (уроженец Швейцарии) – кроткое создание, измученное жестокой диспепсией и так сильно хромавшее, что голова его склонялась градусов на сорок пять в сторону при каждом его шаге, – заявил ободрительно:
– Для такого молодого человека он отличается большими способностями.
– Почему не послать его вглубь страны? – с тревогой намекнул я: Братья Юкер владели концессиями и тисовыми лесами внутри страны. – Если, как вы говорите, у него есть способности, он совладает с работой. И физически он к этому приспособлен. Здоровье у него превосходное.
– Ах! Великое дело в этой стране уберечься от диспепсии! – завистливо вздохнул бедный Юкер и украдкой поглядел на свой больной живот. Когда я уходил от него, он задумчиво барабанил пальцами по столу и бормотал:
– Это идея! Это идея!
К несчастью, в тот самый вечер в отеле произошел неприятный инцидент.
Не могу сказать, чтобы я сильно порицал Джима, но инцидент поистине был прискорбный. Он относился к категории жалких трактирных ссор, а противником Джима был датчанин с неприятными глазами, – один из тех парней, что пишут на визитных карточках под своей никому неведомой фамилией: «Первый лейтенант Королевского Сиамского Флота». Парень, конечно, на биллиарде играть не умел, но, кажется, не любил быть битым. Он выпил достаточно, чтобы разозлиться после шестой партии, и сделал какое-то презрительное замечание по адресу Джима. Большая часть присутствовавших этих слов не слыхала, а у тех, что слышали, воспоминания как будто улетучились под влиянием жутких событий, не замедливших последовать. Счастье для датчанина, что он умел плавать, ибо дверь выходила на веранду, а внизу протекал Мейнам – река очень широкая и черная. Лодка с китайцами, отправлявшимися на какую-то воровскую экспедицию, выудила офицера короля сиамского, а Джим около полуночи явился без шляпы на борт моего судна.