Лорд и леди Шервуда. Том 5
Шрифт:
Глава семнадцатая
Наступил последний августовский день.
С самого раннего утра Марианна, Эллен, Кэтрин и Мартина усердно, не зная усталости, занимались приготовлениями к традиционному прощанию с летом. Робин отрядил нескольких стрелков на охоту, и через пару часов они вернулись с оленьими тушами, которые тут же были освежеваны, натерты солью и пряными травами, и вскоре от разведенных костров потянуло дразнящим аппетит запахом жарящегося мяса.
Щедрое августовское солнце с рассвета одарило Шервуд потоками лучей, которые пронизывали
Испеченный утром хлеб, масло и сыр, оленина, вареные овощи и яблоки – на этот раз праздничный стол не отличался прежним изобилием. Кэтрин упрашивала Робина отправить охотников еще раз, чтобы те настреляли пернатой дичи, которую можно было нашпиговать разной начинкой и так разнообразить стол. Но Робин велел не затевать долгих приготовлений. Он хотел завершить празднование до сумерек, хотя прежде они засиживались за праздничными столами до глубокой ночи. Чтобы все стрелки смогли побывать на празднике, он установил смену дозоров и патрулей через каждый час.
Приехал отец Тук и привез несколько бочонков вина, посетовав, что их хватит только на то, чтобы гости, собравшиеся на праздник, смогли омочить губы.
– Вот и славно! – с усмешкой сказал Вилл. – Нам сейчас нужны ясные головы и твердые руки.
Увидев Марианну, священник остолбенел и сокрушенно покачал головой. Марианна ответила ему безмятежной улыбкой, и отец Тук, махнув рукой, заключил духовную дочь в объятия и прижал к груди.
Когда все стали рассаживаться, Мартина собралась отправиться к дальнему краю стола, как вдруг поймала взгляд Вилла. Тот указал ей глазами на место рядом с собой.
– Вот как? – фыркнул Дэнис, отодвигаясь в сторону, чтобы Мартина могла сесть между ним и Виллом. – Очень мило! И ты еще выговаривал мне в Париже?
– В чем я никогда не нуждался, так это в твоих нравоучениях, – ответил Вилл.
– Да какие могут быть нравоучения? – не унимался Дэнис, на подвижном лице которого заиграла озорная улыбка. – Мать моей сестры имеет право сидеть за столом рядом с ее отцом!
Вилл бросил на сына быстрый взгляд, а Дэнис с той же улыбкой безмятежно заметил:
– Очаровательная малышка – моя сестренка Вил! Ты влюбишься в нее, когда наконец увидишь!
– Ты-то откуда о ней узнал и когда успел познакомиться? – нахмурился Вилл.
– А я однажды увязался с крестным, когда он навещал Реджинальда и тетушку Клэр. Тогда и познакомился. Хотел рассказать тебе, но крестный приказал мне держать язык за зубами.
Вилл выразительно посмотрел на Робина, но тот лишь пожал плечами в ответ.
– Прости, брат, но Мартина взяла с меня слово, что я ничего тебе не скажу. Она настаивала на том, что только она вправе рассказать тебе о существовании еще одной твоей дочери. Рад, что она наконец нашла время сделать это.
– Не хмурься, Вилл! – пробасил Джон и потрепал Вилла по плечу. – Твой сын прав: очень красивая и смышленая девочка! Такая дочь делает тебе честь!
Вилл, облокотившись о стол, задумчиво посмотрел в небо и, ни к кому не обращаясь, спросил:
– Интересно, есть еще люди, кроме меня, что не знают о ее существовании?
– Тиль
– И ты была осведомлена! – понимающе кивнул Вилл.
Праздник начался заздравной песней Алана в честь Шервудского леса, которую менестрель сложил еще в первое пребывание в Шервуде. Потом стрелки потребовали передать лютню Марианне и слушали ее пение до тех пор, пока она не охрипла и не взмолилась о пощаде. Сжалившись над леди Шервуда, Дэнис забрал у нее лютню и решил удивить всех новой песней, которую он недавно сложил, подобрав к словам мелодию.
Я помню дни, когда мой лес не знал
Ни пагубных ветров, ни жалящего зноя.
В ручьях купались травы – врачевал
Мне раны сок их, смешанный с водою.
Стелились тенью над прохладным лугом
Оленей гибкие и стройные тела.
Сменялся ночью день, священным кругом
Неспешно жизнь в лесу моем текла.
А ныне все не так! Иссяк родник,
Деревья голые и черные как смоль,
Травой засохшей каждый луг поник,
И на оленьих тропах пыль и соль.
Но дни я помню! Радость этих дней
Неудержима, как в горстях вода,
Но – уходящей – я подвластен ей
И помню лес – каким он был тогда1.
Эффект оказался не таким, как ожидал Дэнис: стрелки грянули хохотом. Поймав удивленный и обиженный взгляд сына, Вилл, смеясь, покачал головой:
– А чего ты ждал, Дэн?! Ты бы еще заупокойную молитву спел!
Насупившись, Дэнис передал лютню Робину, и тот, посмеиваясь, стал подстраивать ее, успевшую немного разладиться. Когда он запел, смех, вызванный песней Дэниса, стих. Завороженная, как и все, его голосом, Марианна закрыла глаза, и ей показалось, что ни Робин, ни она, ни остальные стрелки никогда не покидали Шервуд. Они были не так молоды, как прежде, подарив Шервуду свою юность, но сам древний лес оставался неизменным. Где-то за его границами собирались войска, готовясь к разгрому вольного воинства, но Шервуд отдаривал своих стражей ощущением вечности и покоя, заставляя забыть о будущем и радоваться настоящему.
Стрелки за столами постоянно менялись: одни приезжали из дозоров и патрулей, спеша сесть за праздничные столы, другие уходили им на смену. Солнце клонилось к закату, когда приехал Дикон. Спрыгнув со взмыленной лошади, он торопливо прошел к столам, но садиться не стал, а пробрался к Робину и, склонившись к его уху, принялся быстро докладывать о новостях. Едва Дикон начал говорить, как лицо Робина стало серьезным и неулыбчивым. Выслушав Дикона до конца, Робин поднялся из-за стола. Шутки и смех тут же смолкли, и стрелки все как один устремили взгляды на лорда Шервуда.
– Дозорные сообщают, что к Шервуду движутся королевские ратники, – сказал Робин.
С вестью о приближении войска, посланного Иоанном для разгрома вольного Шервуда, праздничный обед завершился. Стрелки окружили Робина и, получив от него указания, стали небольшими отрядами покидать лагерь лорда Шервуда, разъезжаясь в разные стороны и исчезая в лесу. Через полчаса на поляне почти никого не осталось. Слаженные действия стрелков свидетельствовали о том, что вольный Шервуд не застали врасплох.