Лорд Престимион

Силверберг Роберт

Ему казалось, что он простоял так уже много часов.

Потом Акбалик взял его за локоть и повернул куда-то в сторону.

— Вот, — сказал он. — Ты не туда смотришь. Ни-мойя вон там, дальше. По крайней мере, часть ее.

Деккерет был потрясен. Это было истинно волшебное зрелище: бесконечно уходящие вдаль, поросшие лесом холмы, а на переднем плане — огромный город из сияющих белых башен, каждая выше соседней, и эти титанические сооружения ряд за рядом спускались прямо к берегу реки.

Неужели это город? Это же целая планета. Он тянулся без конца, следуя течению реки, насколько хватало глаз, и продолжался, очевидно, еще намного дальше, возможно на тысячи миль. У Деккерета дух захватило.

Такой огромный! Такой прекрасный! Ему захотелось опуститься на колени. Акбалик, словно

гид, стал рассказывать о самых знаменитых достопримечательностях Ни-мойи: о Паутинной галерее, торговой аркаде длиной в милю, парящей высоко над землей на почти невидимых тросах; о Музее Миров, где выставлены сокровища со всей вселенной и даже, как говорили, с Древней Земли; о Хрустальном бульваре, где вращающиеся рефлекторы создавали сияние тысячи солнц; и о Парке Сказочных Зверей, полном чудес из отдаленных и практически неизвестных областей планеты…

Этому рассказу конца не предвиделось.

— Вон там Дом Оперы, там, на холме, — сказал Акбалик, указывая на многогранное здание, сверкающее так ярко, что было больно глазам. — Ее оркестр из тысячи инструментов играет так, что ты и представить себе не можешь. Тот большой стеклянный купол, из которого поднимаются десять башен, — городская библиотека, в ней хранятся все книги, когда-либо изданные на планете. Вон тот ряд низких строений у самого берега, с черепичными крышами и бирюзово-золотистой мозаикой на фасадах, можно принять за дворцы принцев, но это всего лишь здания таможни. А прямо над ними слева…

— А там что? — перебил его Деккерет, указывая на огромное сооружение невероятной красоты, которое величественно возвышалось над всем остальным, привлекая к себе все взоры даже среди этого феноменального скопления чудес архитектуры.

— А это… — ответил Акбалик. — Это дворец прокуратора Дантирии Самбайла.

Немыслимо великолепное и изящное здание с белыми стенами не обладало столь грандиозными размерами, как Замок лорда Престимиона, но было все же достаточно большим, чтобы удовлетворить любые потребности принца, и таким необыкновенно элегантным, что своим совершенством выделялось даже на фоне чудесных строений на набережной.

Казалось, дворец прокуратора парит в воздухе, плывет над городом, хотя в действительности, как видел Деккерет, он был построен на ошеломляюще высоком гладком белом пьедестале — в своем роде это была более скромная версия самой Замковой горы. Но вместо того чтобы расползаться во все стороны, как Замок, это сооружение состояло из относительно компактно расположенных павильонов и портиков с колоннами, где были хитроумно использованы подвески и консоли, чтобы создать впечатление полного пренебрежения силами гравитации. Верхний этаж представлял собой ряд прозрачных шаров из чистейшего кварца, а под ним находились палаты с множеством балконов, а еще на уровень ниже тянулись более широкие галереи, к которым вели каскады закрытых лестниц, выгибающихся наружу и вопреки всем законам геометрии снова резко уходящих внутрь. Прищурив глаза от блеска сверкающих белых башен Ни-мойи, Деккерет смог различить очертания других крыльев, примыкающих к зданию с обеих сторон внизу. У блестящего основания из фасада выступал мощный, похожий на расписной медальон восьмиугольный блок из полированного агата величиной по крайней мере с обычный дом.

— Как можно позволить одному человеку, даже прокуратору, жить в таком грандиозном сооружении?

Акбалик рассмеялся.

— Дантирия Самбайл сам себе закон. Ему было всего двенадцать лет, когда он унаследовал пост прокуратора Ни-мойи. Это всегда был важный пост, как ты понимаешь, самый важный в Зимроэле, но то было до того, как Дантирия Самбайл его занял. Все полагали, что нужно учредить регентство, но события повернулись иначе. Он за две минуты избавился от своего кузена-регента и взял власть в свои руки. А потом, благодаря по крайней мере трем бракам и полудюжине неофициальных альянсов, а также многочисленному наследству от разнообразных влиятельных родственников, он сколотил себе личную империю. К тридцати годам он непосредственно правил третьей частью континента Зимроэль и пользовался огромным влиянием в остальной его части, за исключением резервации метаморфов. Если бы он смог придумать способ и ее захватить,

то сделал бы это. По сути дела, он правит Зимроэлем почти как король. А королю нужна приличная резиденция: Дантирия Самбайл провел последние сорок лет, перестраивая полученный в наследство дворец, и вот он перед тобой.

— А как насчет понтифекса и короналя? Они против всего этого не возражали?

— Главной заботой старого Пранкипина, по крайней мере до того, как он подружился с чародеями, всегда была коммерция: постоянная экономическая экспансия и свободный поток товаров из одного региона в другой, чтобы все получали хорошую прибыль и деньги постоянно циркулировали по планете. Думаю, он считал возвышение Дантирии Самбайла благоприятным фактором в этом процессе. Зимроэль был довольно разобщенным материком, лежащим за морем, настолько далеким от центров управления, что местные лорды всегда делали что хотели, и когда интересы герцога Нарабаля сталкивались с интересами принца Пидруида, то это не всегда благоприятно отражалось на региональной экономике. В планы Пранкипина входило поставить во главе всего региона человека, подобного Дантирии Самбайлу, способного объяснить местным парням, что они должны делать, и заставить их выполнять распоряжения. Что касается лорда Конфалюма, он проявлял еще большую, чем понтифекс, заинтересованность в объединении Зимроэля под властью Дантирии Самбайла. Никому из них не нравился сам Дантирия Самбайл, как ты понимаешь, — да и кому он может нравиться? — но они считали его полезным. Даже незаменимым. Поэтому они мирились с захватом им власти и некоторым образом даже поощряли его. А он был достаточно умен, чтобы не наступать им на мозоли. Часто ездил в Лабиринт и в Замок, выказывал им уважение, верный подданный его величества и милорда короналя… и так далее, и тому подобное.

— А лорд Престимион? Он тоже собирается мириться с таким положением?

— Престимион? — По лицу Акбалика пробежало легкое облачко. — Нет, теперь все иначе. Между лордом Престимионом и прокуратором что-то произошло.

У них довольно серьезные разногласия.

— Какого рода?

Акбалик отвел взгляд.

— Не того рода, чтобы я мог обсуждать их с тобой сейчас, мой мальчик Серьезные, вот и все. Очень серьезные. Возможно, у нас будет время поговорить подробнее в другой раз. К тому же мы, кажется, причаливаем.

Та часть города, где причалил корабль, называлась Стрелейн, и Акбалик сообщил Деккерету, что это центральный район Ни-мойи. Их ждал правительственный экипаж. Он повез их вверх, на холмы, и в конце концов они высадились у высокого здания, которое в следующие несколько месяцев должно было служить им домом.

Небольшая комната Деккерета находилась на пятнадцатом этаже. Он даже представить себе не мог, что у здания может быть так много этажей. Стоя у широкого окна, он смотрел на крыши расположенных внизу домов, на реку за ними, на темную линию южного берега Зимра — так далеко, что он едва мог ее различить, и у него возникло головокружительное ощущение, что это здание в любой момент может рухнуть вперед под собственным невыносимым весом и обрушиться вниз с холма, рассыпая во все стороны кирпичи. Вздрогнув, он отвернулся от окна.

На следующий день он начал работать в бюро апелляций, где разбирали разного рода жалобы, связанные с документами. Это было подразделение казначейства, разместившееся в заднем крыле бестолкового правительственного комплекса из синего гранита, построенного тысячу лет назад в южной части Стрелейна и известного как Дом Касканара.

Деккерет не питал иллюзий и осознавал всю бессмысленность этой работы. Ему полагалось беседовать с людьми, важные документы которых — важные для них, во всяком случае, — почему-либо испортили бюрократы, и помогать им уладить недоразумения. С первого дня он пытался решить споры об ошибочных датах регистрации рождений, неверных границах земельных владений, запутанных и противоречивых пунктах, вставленных в документы нерадивыми стенографистами, и других подобных вещах. Не существовало такой причины на свете, которая обусловила бы необходимость отправить его за тысячи миль для того, чтобы заниматься подобными тоскливыми и мелкими делами, с которыми мог справиться любой чиновник, уже работающий здесь и желающий сделать карьеру.