Лоренца дочь Великолепного
Шрифт:
– Вы сказали, что… – после паузы смущённым голосом произнёс Амори и остановился, не закончив фразы.
– Да! Я поехала во Флоренцию только из-за Вас, а не потому, что хотела добиться признания своих прав наследниками моего отца!
– Я благодарен Вам за Ваши слова, но могу только сказать, что отношусь к Вам, как к сестре, – наконец, вымолвил молодой человек.
– Значит, Вы не любите меня! – истина вдруг предстала перед Лоренцей во всей своей жестокой очевидности.
Красноречивое молчание Сольё словно подхлестнуло её и девушка бросилась прочь.
Глава 4
Западня
«Если
Пробежав ещё раз глазами написанный по-французски текст, Лоренца задумалась. Записку ей принесла утром Наннина, с таинственным видом сообщив, что её попросил передать Лоренце какой-то человек на рынке. Взяв послание, дочь Великолепного поспешила отослать Наннину, хотя той явно хотелось узнать его содержание. Однако после вчерашнего девушке было неприятно видеть племянницу Бутти. Последняя же заподозрила, что записку прислал какой-то влюблённый в «француженку» (как она называла про себя Лоренцу) мужчина. В отличие от флорентийки, у Лоренцы не было никаких предположений насчёт автора записки. Впрочем, девушка уже была благодарна ему за то, что тот отвлёк её мысли от Амори. При воспоминании о вчерашнем объяснении с ним Лоренцу всякий раз окатывала волна стыда. Как ей только взбрело в голову пойти ночью к молодому человеку? Разве так её воспитывали приёмные родители? Хорошо хоть, что они никогда не узнают о том, как низко пала их дочь. А её подруга? Что сказала бы она? Возможно, Жанна стала бы презирать её?
Вскоре мысли девушки снова вернулись к записке. Может быть, стоило всё же кому-нибудь её показать? Например, Монбару? Или Сольё? Нет, только не ему!
Внезапно в дверь постучали. Это оказался хозяин гостиницы, который сообщил, что донну Аврелию спрашивает Мирандола.
– Я привёл фра Джироламо: он согласился исповедать донну Лоренцу! – сообщил граф вдове.
Доминиканец дожидался их в маленьком садике при гостинице. При ближайшем рассмотрении монах произвёл на Лоренцу ещё более отталкивающее впечатление, чем в первый раз. Низколобый, с уродливо выгнутым носом и выдвинутым вперёд подбородком, он смахивал на одну из тех ужасных химер, что красовались на водостоках собора Парижской Богоматери. Представив ему Лоренцу, граф деликатно отошёл в сторону вместе с донной Аврелией. А Савонарола, усевшись прямо на траву и понюхав цветущую на клумбе дамасскую розу, поинтересовался:
– Кто был твоим духовником раньше?
– Каноник церкви Сен-Жерве в Париже, падре, – скрывая отвращение, ответила Лоренца.
– Ты – француженка? – удивился монах.
– Только наполовину: мой отец был родом из Флоренции.
– Был?
– Он недавно умер.
Встав на колени, девушка прочитала «Benedicite», молитву перед исповедью, и начала каяться:
– После смерти моих приёмных родителей, падре, я сбежала от моего опекуна.
– Непослушание – тяжкий грех, дочь моя. Но если ты дашь обещание вернуться к своему опекуну и попросить у него прощение, я отпущу тебе его. Дальше!
– Дело в том, падре, что я приехала сюда, во Флоренцию, с одним молодым человеком…
– Всё ясно, – прервал Лоренцу исповедник. – Вы с ним согрешили, не так ли?
– Нет, падре.
– Ты говоришь правду, дочь моя?
– Клянусь моей душой, падре.
– В таком случае, грех не столь уж и велик. Но, опять же, всё зависит от твоего опекуна,
Савонарола явно торопился с отпущением грехов, вероятно, приняв Лоренцу за одну из тех своих почитательниц, которые были готовы на всё, лишь бы добиться исповеди у знаменитого проповедника.
– Мой третий грех в том, падре, что, разыскав родственников моего настоящего отца, я не сразу открылась им.
– Твоего настоящего отца? Кто же он? – без особого любопытства спросил монах.
– Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным.
Насупив брови, исповедник бросил на девушку пронзительный взгляд:
– Ты в своём уме, дочь моя? Насколько мне известно, у покойного правителя было три дочери.
– Моя мать не состояла с ним в браке, падре.
– Ах, вот как! Значит ты – плод греха этого тирана, навеки погубившего свою душу, и какой-то несчастной!
– Хотя их связь и была греховной, падре, однако, как я слышала, во Флоренции незаконное рождение не осуждается столь сурово…
– Да, жители этого города погрязли в пороках и зачастую поклоняются языческим философам наравне с истинным Богом, за что и будут наказаны, – угрожающим тоном произнёс Савонарола.
– Ты же перед лицом церкви всегда будешь нечистой, – добавил он, – и, если хочешь смягчить Божий гнев, должна уйти в монастырь, чтобы замаливать там грехи своих родителей.
– Но я слишком молода, чтобы запереться в монастыре.
– Однако успела уже достаточно нагрешить и сама несёшь на себе печать греха!
– Стало быть, ты отказываешь мне, падре, в отпущении грехов, как когда-то отказал моему отцу? – после паузы спросила девушка.
– Что ты несёшь?
– Разве это неправда, что ты не дал благословения Великолепному перед смертью?
– Да, я отказал ему не только в отпущении грехов, но и в исповеди! – неожиданно разъярился Савонарола. – Когда меня позвали к нему, он упомянул о трёх грехах, особенно терзающих его: ограбление Вольтерры, кровавое подавление заговора Пацци и присвоение денег бесприданниц, отчего многие из них попали на скользкий путь.
Лоренца отметила про себя, что сведения хозяина гостиницы были довольно точны, хотя он и не упомянул о втором грехе Великолепного. Возможно, Бутти не признавал его за таковой, считая, что правитель имел право мстить за погибшего брата.
Между тем монах продолжал:
– «Господь милосерден, – сказал я ему. – Господь справедлив. Но прежде исповеди следует выполнить три необходимых условия». И когда он выказал готовность их исполнить, я перечислил их ему. Первое: необходимо иметь живую веру в Бога и его милосердие. «Я искренне верую!» – воскликнул он. Второе: он обязан был вернуть нажитое нечестным путём состояние, дабы самому загладить сделанное им зло. Или завещать сыну совершить это от его имени. По его лицу я видел, что моё требование пришлось ему не по вкусу. Однако и с этим он согласился и спросил, какое будет третье условие?
– И последнее, – Савонарола ещё больше повысил голос и Лоренца представила его мечущим громы и молнии над одром, на котором лежал её умирающий отец. – Он должен возвратить народу Флоренции незаконно узурпированную им власть и свободу!
– Что же ответил Великолепный?
– Ничего, – в голосе настоятеля Святого Марка невольно проскользнули уважительные нотки. – Он лишь молча отвернулся. Признаюсь, я содрогнулся перед этой не смирившейся гордыней. А на следующий день он умер, как и жил – нераскаявшимся грешником.