Лоренца дочь Великолепного

Арк Ева

– Ты судишь о людях с высоты своего величия, падре. А на самом деле ты – не меньший грешник, чем мой отец, – не выдержала Лоренца.

– Да, ты – великий грешник, – убеждённо продолжала девушка, в то время как её исповедник, казалось, лишился дара речи. – Ибо присвоил себе право прощать или не прощать, что является привилегией только Господа. Даже самый последний человек на земле может получить пастырское благословение на пороге смерти. Поэтому ты, отказав в этом моему отцу, не исполнил свой долг.

– Не тебе судить меня, несчастная!

– Может быть, падре. Но когда ты предстанешь перед

Богом и испросишь у него вечного благословения, смотри, как бы Господь не отказал тебе в нём, как ты это сделал с моим отцом! А если даже наш Творец и дарует тебе прощение, то я, дочь Великолепного, никогда не забуду об этом!

Но когда Лоренца поднялась с колен, она неожиданно столкнулась нос к носу со своим врагом. Некоторое время они молча мерялись взглядами. Потом вдруг Савонарола попятился и, осенив себя крёстным знамением, пробормотал:

– Дьяволица! Как она похожа на ту, из-за которой я принял постриг! Изыди, сатана! Не искушай меня!

Внезапно Лоренце всё стало ясно. Очевидно, в молодости Савонарола был влюблён в какую-то девушку, но та ответила ему отказом. Поэтому свою нерастраченную страсть монах вкладывал в проповеди, призывая уничтожать всё, что было связано с красотой.

– Я слышала, что любовь возвышает души и смягчает сердца, падре. Но твоё сердце, по-видимому, она превратила в камень. Когда-нибудь твои сторонники поймут это и оставят тебя. И ты умрёшь, всеми покинутый.

Произнеся эти слова, девушка, не оглядываясь, направилась к выходу из сада, где её ждали вдова и Мирандола. При виде расстроенного лица Лоренцы граф не стал спрашивать, как прошла исповедь, за что дочь Великолепного была ему очень благодарна.

После обеда, когда вдова, как обычно, прилегла отдохнуть, девушку вызвал во двор Монбар.

– Хочу сообщить Вам, мадемуазель де Нери, что приходил человек от Медичи: правитель желает, чтобы наше посольство завтра же покинуло город, – холодным тоном сказал барон. – К счастью, я предвидел нечто подобное и поэтому успел подготовиться: лошади и мулы уже подкованы, повозки починены и припасы на обратный путь закуплены. Теперь мне хотелось бы знать: Вы едете с нами или нет?

Украдкой бросив на него взгляд, Лоренца подумала: известно ли Монбару о её ночном разговоре с Амори? Однако по невозмутимому лицу капитана ничего нельзя было определить.

– Я… ещё не знаю, – девушка вспомнила о полученной утром записке. – Но сегодня после ужина я сообщу Вам своё решение, сеньор.

– Ну, что же, это всё, что я хотел сказать Вам.

Благодаря турниру Лоренца знала, где находилась Санта Кроче. Ей не стоило особого труда уговорить вдову сходить к вечерней мессе. Захватив с собой Катрин, они завернули за угол церкви как раз с последним ударом колокола. Сейчас площадь перед ней была пустынна, так как уже начали служить вечерню. Пропустив донну Аврелию вперёд, девушка задержалась на пороге.

– Ты никого не видишь, Катрин? – спросила она у служанки.

– Нет, мадемуазель, – алансонка робко покосилась в сторону древних руин напротив церкви.

Внезапно Лоренце почудилось, будто к ближайшей нише церковного фасада метнулась какая-то тень.

– Кто там? – громко спросила она.

Не ограничившись этим, девушка сделала несколько шагов в ту сторону,

как вдруг из развалин высыпало несколько человек. Не успела Лоренца издать ещё хоть звук, как почувствовала, что её схватили сзади за шею и зажали ладонью рот. Затем двое или трое мужчин обмотали её туловище верёвкой и потащили девушку всё к тем же развалинам. Там уже стояли осёдланные кони. Последнее, что успела заметить Лоренца перед тем, как её увезли, это отчаянно отбивавшуюся от бандитов алансонку.

Через некоторое время они остановились. Послышался звон колокольчика и грубый мужской голос произнёс:

– Мы доставили ту самую бесноватую, о которой вас должны были предупредить, сестра.

– Бедняжка, должно быть, изрядно натерпелась от дьявола, – ответила им какая-то женщина.

– Будьте с ней осторожны. Мы вынуждены были связать её.

– Ничего, в нашей обители умеют обращаться с одержимыми.

Из этого разговора Лоренца поняла, что её выдают за сумасшедшую. Обитель же, о которой упоминала женщина, это монастырь, а сама она – монахиня. И, действительно, вскоре появились монашки в чёрно-белых одеяниях, которые подхватили её под руки и куда-то повели. Наконец, та из них, что несла свечу, открыла одну из дверей и девушка очутилась в монастырской келье, где помимо узкой кровати и сундука у стены больше не было никакой другой мебели. Освободив её от пут, монахини одновременно сняли со рта Лоренцы повязку.

– Где я? – было её первым вопросом.

– В обители Санта Лючия.

От Наннины девушка знала, что женский доминиканский монастырь Святой Лючии находился возле ворот Сан Никколо.

– Как тебя зовут? – в свой черёд, спросила монахиня, державшая свечу.

– Донна Лоренца.

Заметив, что доминиканка собирается уходить, девушка попыталась задержать её:

– Подожди, сестра! Я хочу знать, почему оказалась здесь? И кто те люди, что насильно привезли меня сюда?

Переглянувшись со своими товарками, монахиня притворно сладким голосом произнесла:

– Ты больна и нуждаешься в покое.

– Кто вам это сказал?

– Твои родственники, конечно.

– Какие родственники?

– Успокойся, ты и в самом деле очень больна, если не помнишь их. Хотя по твоему виду этого не скажешь.

– Но я здорова. Вас ввели в заблуждение! – с отчаянием воскликнула Лоренца.

– Тебе нужно отдохнуть, – повторила её собеседница. – А мы пока помолимся за тебя.

– Нет, не уходите, – девушка схватила монахиню за рукав рясы. – Вы не можете держать меня здесь против моей воли! Я – дочь покойного правителя Флоренции!

– У неё припадок, сёстры!

Общими усилиями доминиканкам удалось удержать Лоренцу. Между тем на крики стали сбегаться и другие обитательницы монастыря.

– Что здесь происходит? – донёсся из коридора властный, но не лишённый приятности голос.

Вслед за тем монахини расступились и в келью вошла какая-то женщина.

– Это бесноватая подняла шум, преподобная матушка! – пожаловался ей кто-то.

– Да она совсем юная! Бедное дитя!

Самой настоятельнице было где-то под сорок. Лоренцу поразили её огромные тёмные глаза, в которых словно навеки поселилась печаль. В то же время черты её лица, хоть и не совсем правильные, дышали энергией.