Лорнет герцогини де Рошфор
Шрифт:
Нинка еще поискала в холодильнике и нашла кусок засохшего сыра, мигом натерла его на терке и сделала горячие тосты. Вот этого у нее не отнимешь, может из ничего приготовить что-то приличное в отличие от меня.
– Тебя что, хахаль бросил? – прямо спросила она после первой чашки кофе.
– Вроде того… – Я вовсе не собиралась посвящать ее во все подробности прошлой ночи.
Она только вздохнула. Нинка – баба невредная, только никак не может устроить свою личную жизнь. Два раза была замужем, и все, по ее собственным словам, попадались какие-то козлы. И тут я ей
Поэтому, когда я собралась окончательно переезжать к Лешке, Нинка жутко завидовала, цеплялась ко мне по пустякам и утром нарочно надолго занимала ванную. И вот теперь, сообразив, что я вернулась, Нинка не стала злорадствовать.
– Какие твои годы, – вздохнула она, – еще найдешь кого-нибудь…
Я только отмахнулась, потом велела Нинке Лешку в дом не пускать, если он заявится, и по телефону с ним не разговаривать. Нинка обещала все выполнить, и я пошла к себе, чтобы разобрать вещи.
В комнате было довольно чисто, потому что я договорилась с Валеркой, третьим жильцом нашей квартиры. Валерка живет у жены, а комнату постоянно сдает и мою обещал сдать хотя бы на время. Вот я и прибралась. Теперь еще с Валерой придется разбираться. Пока же я порадовалась, что не оставила в комнате свинарник.
Комната эта в свое время досталась мне от бабушки. И так получилось, что мать об этом узнала, то есть я вообще-то и не скрывала, до того удивилась.
С бабушкой мы не общались, но об этом после. А пять лет назад позвонила одна женщина и сказала, что Мария Михайловна Беркутова оставила мне комнату в квартире по адресу… вот по этому самому адресу, где я жила с самого детства, ходила в садик во дворе и в школу вон там, из окна видно. Но про это я уже говорила.
А тогда я так удивилась, что женщина спросила, говорит ли мне что-то это имя. Собственно, Беркутова мне много чего говорила, поскольку это моя собственная фамилия. Алиса Беркутова – это я. Алиса Дмитриевна Беркутова. Так что по всему получалось, что эта самая Мария Михайловна – моя бабушка, мать отца.
И я вспомнила. Злое, недовольное, красное лицо, распахнутый в крике рот, вокруг валяются битые тарелки, и из этого рта вылетают такие слова…
Я уже давно выросла и наслушалась за свою жизнь всякого, но, вспомнив про последнюю встречу с бабушкой, я вздрогнула. И на меня накатило.
Я ребенок, я иду куда-то, спотыкаясь, потому что на голове у меня наброшено колючее одеяло. Я иду босиком, в пижаме, меня подталкивает чья-то чужая рука, я чувствую запах. Какой-то сладковатый, но это вовсе не конфеты. От этого запаха мне становится плохо, подкатывает тошнота, колени подгибаются, кто-то рядом со мной чертыхается, меня подхватывают сильные руки, но это не отец, потому что от мужчины пахнет табаком, а папа никогда не курил.
Я очнулась с пикающей трубкой в руках, и тут-то подскочила мать и вызнала у меня все по горячим следам. Отчего-то она не захотела поехать со мной, и только
Сейчас я с трудом очнулась от воспоминаний и решила разобрать вещи. Потом надо будет в магазин сходить и позвонить мастеру насчет машины.
И вот когда я разложила вещи по полкам старого, еще бабушкиного шкафа, то хватилась очков.
Ну да, говорила уже, что у меня близорукость. Очки у меня для дали, ну и машину водить тоже полагается только в них. Линзы как-то мне не подходят, от них глаза воспаляются, и я становлюсь похожей на заплаканного кролика.
Очков не было нигде – ни в сумках, ни в чемодане. Неужели я забыла их у Лешки? Это большая неприятность, теперь нельзя просто послать его подальше, очков мне жаль, потому что оправа дорогая и они нужны мне срочно, пока рецепт у врача получишь, пока закажешь в оптике… Черт, ну как же неудачно все получилось.
Я заставила себя успокоиться и стала вспоминать.
У Лешки я очки не доставала из сумки, так что и забыть их у него не могла. Но вот сегодня утром в том пустом доме… я надевала их вечером, потом заснула, а утром… я же точно помню, что положила их в сумку, хоть и торопилась уйти из пустого дома!
Я вытряхнула все из сумки на диван.
Вот косметичка, вот ключи от этой квартиры и комнаты, вот кошелек, вот пачка салфеток, вот водительские права, вот расческа, вот какие-то квитанции и рекламные буклеты… а это что?
В руке у меня был футляр для очков. Но не мой, потому что этот был старый, тисненая кожа сильно протерлась на сгибах и застежка еле держалась. А мой был новый, твердый снаружи и мягкий внутри, чтобы не поцарапать стекла очков.
Очень осторожно я открыла футляр и достала из него какую-то странную конструкцию.
Несомненно, это были очки, то есть два круглых выпуклых стеклышка были соединены дужкой, которая, надо полагать, надевалась на нос. И сбоку еще такая длинная палочка, или ручка, чтобы придерживать всю конструкцию, иначе она упадет. Что это такое? «Пенсне?» – вспомнила я забытое слово.
Да нет, пенсне вроде бы само на носу держалось. В старых фильмах показывают, что не было у пенсне никакой палочки. «Берегите пенсне, Киса!» И вроде там у артиста Филиппова пенсне просто так на носу держалось.
Ну-ну, а я-то тут при чем? Тем более что это не пенсне, а… ой, вспомнила, кажется, это называется лорнет! Надо же, чего только в голове не удержится!
Я уставилась на лорнет (если, конечно, это был именно он) в полном изумлении. Как он попал ко мне в сумку? И где, черт возьми, мои собственные очки?
Так, выходит, что сегодня утром я вместо своих очков схватила вот это самое, что лежало на столе. А мой футляр остался там. Вместе с очками.
И вот что теперь делать? Начинать мороку с новыми очками? Так это когда еще будет, а мне они нужны буквально завтра. Ну, или послезавтра, когда мастер обещал закончить ремонт машины.
Да. Как ни отгоняла я от себя эту мысль, но все же придется снова ехать в тот дом. И забрать там очки. Авось собачки меня не тронут, они каменные.
– Куда тебя несет? – Нинка выглянула из ванной.