Loving Longest 2
Шрифт:
Так видела Фаниэль, но (Майрон уже знал это, ибо спрашивал у других эльфов) для всех свет был разным, разными были и высвеченные им очертания: для Финдуилас всё было светло-лиловым.
Фаниэль зашла внутрь. Она почувствовала, где находится источник этого зова, но её он не интересовал: она не хотела оставаться здесь надолго, и не хотела знакомиться с хозяином Чертогов. Она далеко миновала покои, где обитал Вефантур, и пошла дальше, под низкие своды, туда, где начинало становиться темно. Лишь отдельные белые отсветы сопровождали её; наконец, она
Она протянула руку, и сейчас в этой руке уже не было кедровой шишки; она коснулась тёплого, бархатного занавеса. Занавес засветился перед нею, он стал почти полупрозрачен; за ним угадывались очертания фигуры, тёмной и странно изломанной, полулежавшей, неровно освещённой. Чья-то рука коснулась занавеса с другой стороны и прижалась к её руке.
— Ты кто? — спросили из-за занавеса.
Она не знала языка, но почему-то поняла. Слова теперь она почти видела.
— Я квенди. Зовут Фаниэль, — ответила она. — Я пришла оттуда.
— Как там? Меня уговаривают туда вернуться. Я не хочу возвращаться.
Она впервые за всё это время задумалась и сказала:
— Там хорошо. Вернись. Если можешь. Я, наверно, когда-нибудь тоже вернусь. Мне хочется странствовать ещё. А тебе, должно быть, скучно тут.
— Но тебя ведь там ждут?
— Да, — ответила она. — Родители… И мой брат, Финвэ. Он самый лучший на свете. Добрый. Щедрый. Весёлый. С ним очень хорошо, правда.
Собеседник замолчал; замолчала и она. Ей вдруг стало не по себе; она прошептала — «я не вернусь сюда» — и сама не помнила, как покинула дом Вефантура.
Долго она ещё странствовала по Аману и вдоль ещё более дальних и странных берегов; она видела Унголианту, но, к счастью, та не увидела её — не придумала способа поглощать бездомные фэар. Зов чертогов Намо она иногда слышала снова, но он не слишком беспокоил её.
Наконец, она вернулась к своим родителям, но к великому своему горю, не застала там Финвэ. Фаниэль надеялась поехать в Аман и увидеть брата, но едва ей исполнилось пятнадцать, как она услышала весть ещё более страшную — Финвэ стал первым, кто умер в Амане и поселился в Чертогах.
И когда Фаниэль увидела с холма в Лосгаре своего племянника Феанора, увидела, как его окружает то самое гранатовое свечение Чертогов, знакомое ей по пребыванию на той стороне, она поняла — это может быть лишь тот, с кем она говорила тогда.
— Ладно, Фаниэль, — сказал ей Майрон. — Жаль, что ты не рассказала мне об этом раньше.
— Ты не спрашивал, — ответила сестра Финвэ.
— Послушай, Майрон, — услышал он у себя за спиной. — Что тебе надо от моей дочери?
Перед ним стояла Татиэ — по виду такая же обычная молодая женщина-квенди в платье с красной вышивкой и коричневом кожаном жилете.
— Фаниэль должна была рассказать мне о том, что видела в Чертогах, — неохотно ответил он.
— Ишь ты, — с неожиданной резкостью ответила Татиэ. — Рассказать тебе, что она там видела! А ты-то сам хоть что-нибудь видишь?
— Теперь —
— Я поеду завтра, — сказал Маэдрос младшему брату. — Так можно добраться до Ангбанда в срок. Если хочешь, поедем со мной.
Маглор посмотрел на него, и отвёл глаза.
— Но наши братья уехали отсюда. Амрод. Куруфин с сыном. Мы должны им написать. Мы должны быть все вместе, Майтимо.
— У тебя хватит совести позвать сейчас Амрода ехать с нами туда? — сказал Маэдрос. — Он уехал в безопасное место с той, кого он любит. А Куруфин же теперь даже не мужчина…
— Конечно. Ты знаешь, что он мне сказал перед отъездом? — криво усмехнулся Маглор. — Он не обязан соблюдать нашу Клятву, поскольку уста, которыми он клялся, теперь не принадлежат ему, а тело Луинэтти, в котором он теперь находится, никакой Клятвы не давало и он не имеет право принуждать это тело к действиям, потребным — он так и сказал: «потребным» — для совершения Клятвы.
— Ну ладно, — Маэдрос усмехнулся. — Куруфин оправдывает своё прозвище и репутацию. В ловкости ему не откажешь. Ну и ладно. Я всё-таки люблю его почему-то; пусть самым плохим, что с ним случится, будет необходимость произвести на свет Ородрета — его жена всё время об этом твердит.
— Ладно, в этом я с тобой согласен, — вздохнул Маглор. — Но, Майтимо… ты же понимаешь. На самом деле мы ведь должны спасти его. Дядю Финголфина. Он наш король. Мы должны сделать это, а не пытаться добыть корону Мелькора.
— Брат, — сказал Майтимо. — Мы поклялись именем Всеотца, что вернём Сильмариллы. Клятву мы нарушить не можем. У нас пока остаётся надежда её выполнить. И я сделаю то, что сказал Саурон. Пусть это ловушка, но я должен хотя бы попытаться.
Маглор откинулся на подушку — нет, не на подушку, это был свёрнутый серый плащ Нариэндила.
— Может быть, если только заодно… — начал Маэдрос.
— Нет, — ответил Маглор — неожиданно жёстко и горько. — Заодно — нет. Мы должны выбрать. Неужели ты не понимаешь, что он тебе предложил? Он нарочно показал тебе Финголфина и потом предложил забрать у него Сильмариллы. Нам вряд ли удастся и то, и другое. Майтимо, если мы откажемся от мысли добыть камни, мы сможем спасти Финголфина. Да, мы погибнем тогда или позже, мы оба окажемся во тьме вечной, и, может быть, наши братья тоже, но Майтимо, если наша гибель обеспечит… — у Маглора перехватило горло, и он с трудом продолжил, — хоть одно доброе дело…
— Я выбираю Клятву, — ответил Маэдрос. — Никто не может освободить нас от неё, пока мы её не выполним.
Он встал и повернулся уже спиной к Маглору; тот тихо сказал:
— Майтимо, может быть, ты всё-таки отложишь своё решение до того, как мы окажемся там? Я хотел бы сохранить хотя бы надежду, что мы можем помочь Финголфину.
— Нет, не буду: я сказал и сделаю то, что сказал! — выплюнул Маэдрос. — Ладно, прости. Зря я рассказал тебе о Финголфине. Но ты же знаешь, я не могу тебе лгать ни в чём.