Loving Longest 2
Шрифт:
— Кто сотворил это?
— Ты же знаешь, — сказала Вайрэ. — Ты знал, что она это сделает, ещё когда вы нашли его здесь, когда он лежал без чувств на западном берегу. Разве нет? Может быть, вы уже это сделали с ней. Может быть, сейчас он умер не во второй, а в третий раз? Как ты думаешь?
— Закрой его, — сказал он.
Тилион стоял в тени садового лабиринта, прижавшись к огромному камню; в нём были вырезаны странные кружевные узоры, и иногда в этом кружеве вспыхивали фиолетовые огни. Всё кругом — и лунно-белые цветы, и мягкий песок, и его собственные руки — казалось ему залитым сверкающей кровью. Он вспоминал, как опускал серебряную чашу в чудесный котёл, чтобы вылить перламутровую жидкость в корни Тельпериона, и как её серебряный блеск
И однажды Ниэнна попросила у него чашу с этой жидкостью…
— Илинсор, — услышал он.
Он обернулся; в колеблющейся сети лиловых отсветов он увидел чьи-то тонкие очертания; сначала ему показалось, что это Мелькор, и он замер от страха. Сходство действительно было огромным: чёрные волосы, большие зелёные глаза, тонкие, длинные пальцы, узкие белые ступни. Белая рубашка до колен, вышитая жемчужными и хрустальными бусинами, узкий чёрный пояс; на плечи накинут тяжёлый коричневый платок.
И теперь он был выше ростом; у него не было выпуклого девичьего лба, мягких щёк, пушистых завитков на висках. Теперь это была не девочка с синей лентой в волосах, а печальный юноша. Не сестра, а младший брат Манвэ и Мелькора.
— Ниэнна, — прошептал Тилион.
— Ты теперь всё знаешь, Илинсор. Я больше не пытаюсь ничего исправить. Если даже ты расскажешь правду тому, кто послал тебя, это ничего не исправит. Макар, хоть и умер здесь первым и открыл врата в Чертоги, не пожелал стать повелителем того мира; он лишь просил нас оставить его в покое. Но мы не смогли.
— Ты дала Мириэль кровь Макара? — спросил Тилион.
— Да, я. Я могла не делать этого — он ведь, наконец, согласен был вернуться, согласен был на время забыть, кем он был; он хотел быть сыном Финвэ, и он хотел быть сыном Мириэль. Пытаясь что-то исправить, делаешь только хуже. Что суждено, то суждено. Иди, Илинсор.
Фигура в белой рубашке уже почти исчезла во тьме; Тилион спросил:
— Почему ты?..
— Теперь у меня нет супруга. Нет больше смысла казаться тем, что в этом мире называют женщиной, — ответил его собеседник.
Майрон молчал. Он не сказал ни слова, не попрощался с Тилионом, и ещё некоторое время после его ухода молча смотрел на строки надписи.
Сказать, что Майрону не понравилось то, что рассказал Тилион — значило не сказать ничего.
— Это всё-таки очень странно, Майрон, — сказал Гватрен. — Я ведь задавал себе тот же вопрос, что и Эстэ: почему он поддерживал иллюзию её присутствия? Ведь это очень трудно.
— Знаю, трудно. Я делал такое, — Майрон кивнул. — Во время Битвы Бессчётных слёз. Мелькор ведь хотел непременно присутствовать на поле боя. И это потребовало от меня огромных усилий. Ниэнна была права: именно поэтому Макар не мог сопротивляться и именно поэтому он впал в беспамятство, когда первый раз «погиб» от руки Аулэ.
— Зачем он выдумал себе пару? — спросил Гватрен. — И почему это была именно сестра, а не жена, не брат?
— Макару было слишком одиноко. Думаю, часть его не хотела идти сюда, в Арду, — сказал Майрон. — И ему трудно было без неё жить. Как там говорил Эол? «Одна часть меня хотела жить, другая — нет. Моя душа раскололась»… И с Макаром случилось то же самое. А в его сознании эта вторая часть его души была именно такой: сестрой, его женским двойником. Его мягким, сдержанным и разумным вторым «я». А ты что скажешь?
— Скажу, что я был неправ, — сказал Гватрен. — Я полагал, что именно тем, что погибших Валар было двое, именно наличием второго скелета объясняется то, что Сильмариллов оказалось не три, а больше.
— Надо искать другое объяснение, — сказал Майрон. — И Мелькор должен сказать мне правду. Он же в последний раз сам мне сказал, что его Сильмариллы поддельные.
— Я бы не заговаривал с ним больше на эту тему, — Гватрен поджал губы.
«Мелькор? Должен сказать тебе правду? — подумал он. — Ах, Майрон, неужели ты так и не понял, что Мелькор не способен испытывать никакой признательности и благодарности за всё, что ты для него делаешь? Что Мелькор не способен даже на самое примитивное и корыстное „ты
— Знаешь что, Майрон? — сказал он вслух. — Мне самому сейчас, как эльфу и как нолдо по рождению, неловко это говорить, но в этой истории есть кто-то, чьи действия выглядят так же странно и некрасиво, как действия Мелькора.
— Неужто Феанор? — усмехнулся Майрон.
— Нет, — ответил Гватрен. — Манвэ. Подумай, кто именно пригласил Макара прийти в Арду и кто виноват в том, что ему пришлось буквально разорваться? Варда о приходе Макара высказалась с неодобрением: она явно не желала его. Кстати, она всегда говорила о двоих существах — Макаре и Меассэ: она явно не знала о том, что Меассэ не существовало. Ульмо не жаловал Макара. Аулэ случайно убил его, и до того, как Валар стали сажать деревья, сам никак не пытался исправить эту ситуацию или хотя бы найти его останки. Тулкас с ним общался, но он, насколько я понимаю, появился чуть позже Макара и вряд ли имел на него большое влияние. Остальные Валар вряд ли вообще имели с ним дело, если не считать Эстэ и Ниэнны.
— Квеннар, при чём тут Манвэ? — сухо спросил Майрон, покручивая на руке золотое кольцо и переворачивая его камнем вниз.
— Майрон, — Гватрен нервно постучал пальцами по столу. — Я могу только предполагать, но, думаю, дело было так. Когда Ниэнна убивала Макара, она была убеждена, что поступает правильно: это спасёт её мужа, Намо Вефантура, и покажет ему её любовь и преданность. У неё не было никаких угрызений совести. Она ни в чём не раскаивалась. Но он в ужасе отвернулся от неё и её место заняла Вайрэ. Вот тогда она должна была раскаяться в своём поступке. Но подумай: хотел ли сам Намо исправить положение? Хоть что-то говорит о том, что он хотел вернуть жену, что он пытался ей помочь очиститься от совершённого ею деяния? Когда она разговаривала с маленьким Келегормом в Тирионе, она была всё ещё полна сожалений и на что-то надеялась — а ведь тогда Мириэль уже принесла свою жертву, чтобы исправить её «ошибку». Мне кажется, что именно Манвэ просил Макара прийти в Арду и именно Манвэ, чувствуя, что часть ответственности лежит на нём, старался помочь своей сестре Ниэнне исправить то, что она сделала. Скорее всего, именно он уговорил Макара вернуться в мир живых и попросил Намо открыть ему врата своих Чертогов, когда его душа вышла оттуда. И я уверен, что на решение Макара возродиться повлияла беседа с Фаниэль: если бы она не рассказала ему про Финвэ, у Мириэль и Ниэнны могло бы ничего и не получиться. Я не сомневаюсь, что Макар — то есть Феанор — полюбил своих родителей ещё до зачатия, и будучи айну, не осознавал, что может стать причиной гибели одного из них или обоих.
— Ты думаешь, — сказал медленно Майрон, — что Мелькор так хотел добыть Сильмариллы, именно для того, чтобы повлиять на него — на Феанора, то есть Макара? Чтобы иметь часть его души в своих руках?
Гватрен опустил голову, глядя на чернильное пятно на столе.
— Я тебе скажу, что я думаю, Майрон. Макар был необычайно могущественен, и он мог стать самым могущественным из Валар, если бы перестал тратить силы на создание иллюзии присутствия Меассэ. Он повелевал огнём и оружием, от него исходил невероятный свет, он, наконец, придумал для Валар их язык — валарин. После того, как он переродился в облике Феанора, Мелькор и Манвэ оба только и ждали, когда смогут начать бороться за то, чтобы он встал на его, и только его сторону. Оба были одержимы им, особенно Мелькор, который, наверное, видел в нём чуть ли не единственный свой шанс на победу над остальными Валар. И оба они были жестоко разочарованы, — потому что Феанор не захотел подчиняться никому из них! Поступки их обоих отвратили его от них. Мелькор пытался отнять Сильмариллы, часть его души и тела — и избавиться от Финвэ, которого Феанор любил больше жизни, а Манвэ ничего не сделал, чтобы защитить и то, и другое. По-моему, и Мелькор, и Манвэ не принимали Финвэ по-настоящему во внимание в своих расчётах — для них это был просто один из эльфов, хотя и король. Не поняли, что один из айнур смог так сильно полюбить эльфа…