Loving Longest 2
Шрифт:
Эллемакила Маэглин искренне обожал — обожал с того самого момента, когда вместе с матерью он впервые приблизился к Гондолину. Тогда перед ним впервые предстал Элеммакил — высокий, прекрасный, и в его руке вспыхнул хрустальный эльфийский фонарь; волшебные радужные пятна ясного света отражались в его ярких сине-серых глазах, на серебряной броне, на тяжёлых чёрных локонах, выбивавшихся из-под серебряного шлема; в складках синего бархатного плаща. Маэглину всё время хотелось зарыться в его плащ лицом и прильнуть к этому восхитительному существу. «Стой и не двигайся, или ты умрёшь, будь ты друг или враг!» — воскликнул командующий гондолинской стражи, и только в эту минуту Маэглин поверил в реальность
Сидя на полу в покоях Маэглина, сжавшись в комочек (насколько это было возможно: Элеммакил был лишь на два пальца ниже своего родича Тургона), он смотрел — недоуменно, в испуге — на то, как Маэглин кормит его ребёнка из глиняной бутылочки. Маэглин улыбнулся ему — ободряюще, совсем как прежде, и это знакомое, простое лицо, и улыбка, от которой появлялись ямочки на щеках, так не вязалась с тем, что случилось с этим юношей сейчас.
Элеммакил задрожал, закрыв лицо руками. Отдельные бессвязные картины мелькали перед ним, как фрагменты нелогичного, кошмарного сна.
Вот он в тёплую летнюю ночь в последний раз произносит эти слова: «Стой и не двигайся, или ты умрёшь». Элеммакил поднимает фонарь, к которому подлетают мотыльки, и свет натыкается на нечто — свет одновременно пронзает это нечто насквозь и тонет в нём; наконец, свет отражается от тела Мелькора, уходит в трещины шрамов на его лице.
«Как ты смеешь мне приказывать», — говорит Мелькор. — «Как ты смеешь. Схватите его. Схватите его живым. Я велю».
Его схватили.
Это было у Серебряных врат: Элеммакил лежал на земле среди сломанных белых цветов, в его растрёпанных, окровавленных чёрных волосах запутались серебряные листья свергнутого с вершины врат серебряного дерева, к ним прилипли украшавшие врата жемчужины. Из пореза, рассекшего кожу на виске и на голове, почти дошедшего до черепа, льётся ему на щёку, в глаза тёплая кровь. Серебряная кольчуга ещё на нём, но ниже пояса его уже раздели и Мелькор говорит:
— Ну что ж, теперь тебе придётся пошире раскрыть свои врата. Начинайте.
Он помнил, как через несколько недель первый раз стал умолять Мелькора убить его; тот иногда вроде бы соглашался, но всё время обманывал. Иногда Элеммакилу позволяли прийти в себя, смыть мерзкую грязь, даже одеться, но потом всё начиналось снова.
Однажды он, обезумев от отчаяния, выкрикнул Мелькору: «ты всё смотришь, сам не можешь, что ли?».
Через несколько дней после Битвы бессчётных слёз Тургон послал Эллемакила и ещё нескольких воинов из гвардии на поле боя в безнадёжной попытке найти останки Фингона. Тогда, много лет назад, стояло жаркое лето, огонь драконов запалил деревья и кустарники; запах был чудовищный. Когда Мелькор сжал его горло хрустящей от ожога рукой, когда делал то, о чём он неосторожно попросил, Элеммакилу казалось, что он вступил в сношение со всей этой грудой мёртвых тел — не просто с каким-то одним, а со всеми, со всем этим сваленным в одно место страхом, отчаянием и отвращением.
Ему уже казалось, что он гибнет окончательно, уже не оставалось сил ни плакать, ни кричать, ни умолять. Он лежал голый, грязный на каменном полу; услышал стук каблуков, и к нему подошёл Гортаур, наклонился над ним; Мелькор сказал:
— Я хочу его увидеть беременным.
— Зачем? — ответил недовольно Гортаур. — Бессмыслица.
— Ну ты же хорошо это делаешь.
— Мелько, он сдохнет, — сказал Гортаур. — Он просто сдохнет. Это тяжёлое испытание даже для здорового квенди. Тебя такой результат устроит?
— Мне будет только приятно, если он сдохнет таким образом, — ответил
Элеммакилу уже было безразлично, что с ним будет, и лёжа в лаборатории Саурона, пока Натрон мыл его, он спросил:
— Люди говорят, ты спишь с ним. Как ты можешь? Тебе разве не холодно? Не противно?
Натрон вышел; Саурон никому не позволял наблюдать сам процесс изменения. И неожиданно Саурон негромко, ровным голосом ответил Элеммакилу — видимо, полагая, что тот не переживёт этой муки:
— Это сейчас так. Раньше было лучше. Сейчас всё стало очень плохо. Особенно после Валинора.
Элеммакил понял.
Гортаур достал сверкающий нож и покрутил его в пальцах, фыркнув:
— Механическая, как же. Самая настоящая. Забеременеешь и родишь, как миленький.
Он добровольно согласился зачать ребёнка, в очередной раз поверив обещанию Мелькора. Мелькор обещал, что его оставят в покое на время беременности.
На этот раз ему не солгали: его действительно оставили в покое. Он оказался совершенно один в каменном мешке, куда раз в день приносили еду. Хорошо хоть Натрон его пожалел и перед тем, как Элеммакила увели из лаборатории, дал ему длинную тёплую рубашку — холод не мучил так сильно. Лишь раз к нему пришёл сам Мелькор; Элеммакил после этого пролежал несколько дней в беспамятстве и был уверен, что дитя погибло. Но ребёнок в его чреве выжил; придя в себя, Элеммакил ощутил исходившие от него ужас и растерянность. Он оставался в полном одиночестве и во время родов, и после них. После перестали даже приносить еду; кормить ребёнка ему было нечем, кроме своей собственной крови.
А потом ему сказали, что его подарят Маэглину.
— А кто же отец-то? — спросил Маэглин не без сочувствия.
— Ломион, я не знаю, — ответил Элеммакил. — Не знаю. Какой-то пьяный негодяй.
Он не видел его совсем: ему завязали глаза, его собственное лицо закрыли, и он понимал, что тот, второй тоже его не видел. Элеммакил сознавал, что это было сделано со злыми намерениями, но в тот момент он испытал облегчение: ему было легче захотеть того, что потребовал от него Мелькор, не видя чужого лица. Когда тот схватился за его руку, потеряв равновесие на высоком ложе, Элеммакил осознал только, что незнакомец смертельно пьян и намного сильнее его самого. Он не знал, кто это был: на его вопрос никто не ответил, и ему оставалось только гадать, был ли это прислужник Саурона (может быть, сам Натрон или кто-то ещё?) или же такой же несчастный пленник, как он сам, которого вынудили стать насильником, и, ещё хуже, отцом ребёнка, которого он не мог воспитать.
Правда, со временем Элеммакил понял, как тот выглядел. Сын, которому он дал имя Рингил, был очень красивым и послушным ребёнком, но внешне у него не было совершенно ничего общего ни с самим Элеммакилом, ни с кем-либо из его родных.
====== Глава 19. Жертва и экспонат (2): Экспонат ======
II. Экспонат
К ужасу Элеммакила, Мелькор однажды утром всё-таки появился в покоях Маэглина. Его сопровождало несколько орков и людей; за спинами у них Маэглин увидел знакомые зелёную рубашку и плащ: это был Андвир, помощник Саурона.
— Где Тургон? — спросил Мелькор с порога. — Мне сказали, что в Ангбанде его нет.
— Да это, — Маэглин оглянулся. Забившийся в угол и прижавший к себе сына Элеммакил вряд ли мог найти в себе силы что-то сказать; Саурона рядом не было, как не было и Натрона. Эолин затолкал себе в рот два печенья и плюнул на стол, а Эолет опрокинул чашку. Хотя оба Эола обладали вполне взрослым разумом, сейчас, в присутствии Мелькора они вполне убедительно вели себя как дети. Конечно, так и надо было — но отец помочь Маэглину тоже не мог.