Loving Longest 2
Шрифт:
— Вообще-то не любой, — ответил Тургон. — Основной целью преступника было получить Сильмариллы. Вне зависимости от того, как повёл бы себя Морьо и от того, действительно ли после этого Финвэ должен был уехать из Форменоса, преступник должен был рассчитывать как минимум на то, что Финвэ в принципе откроет сокровищницу в его присутствии. Будучи королём, Финвэ старался ко всем относиться благожелательно, но даже у него были свои симпатии и антипатии. Он, например, показывал камни Амариэ, но я знаю, что он не выносил Глорфинделя, хотя и не знал о нём ничего плохого и не стал бы отпирать сокровищницу при нём. А теперь, Майтимо, скажи мне вот что. Маглор, как ты говоришь, решил «отпереть» ларец твоим ключом. Я лично не понимаю, зачем Маглор это сделал — якобы, чтобы доказать, что это был он. По-моему,
— В смысле?
— Я хотел бы знать, Нельо, были ли вообще Сильмариллы на тот момент в ларце.
— Но… но… Турукано, как их могло там не быть? — Майтимо вскочил на ноги; у него закружилась голова, и он упёрся рукой о низкий потолок хижины. — Отец же проверил сокровищницу перед отъездом. Это было за десять-двенадцать часов до… до убийства.
— Значит, ты так и не понял, что случилось, Нельо? Убийца надеялся (или надеялась) получить Сильмариллы так или иначе действуя через Финвэ, поскольку только у него был ключ от сокровищницы. Финвэ без сознания, сокровищница отворена; преступник заходит в сокровищницу, открывает ларец, а там ничего нет. И вот тогда он в ярости разбил Финвэ голову пустым ларцом.
— Но как тогда М…
— Не надо имён, Нельо, — прошипел Тургон.
— Хорошо, как тогда Сильмариллы оказались в Средиземье? — спросил Майтимо.
— Я думаю, он подстраховался и попросил кого-то ещё открыть сокровищницу и достать камни, — ответил Тургон. — Поэтому не исключено, что похититель камней и убийца Финвэ — вообще разные лица. Насколько я знаю, Феанор уехал в половине четвёртого утра или чуть раньше. Он проверял наличие камней перед самым отъездом или накануне?
— Накануне, — с неохотой ответил Майтимо. — Ну то есть, насколько я понял, отец совсем не спал. Он вообще очень не хотел ехать и очень тревожился перед отъездом; дедушка тоже заснул позже обычного. Они спускались в сокровищницу около одиннадцати или чуть раньше, я думаю; потом отец пожелал дедушке спокойной ночи, и тот ушёл к себе.
— Да, — сказал Тургон. — Дедушка спал очень крепко, а в его покоях всё это время околачивался Келебримбор. Он вполне мог взять ключ от сокровищницы из комнаты прадеда и передать его кому-нибудь, да хоть своему отцу — или матери, про которую мы, кстати, пока ничего не знаем. Я не думаю, что Келебримбор стал бы рассказывать тебе об этом даже сейчас. Можно даже предположить, что утром, когда вы все уже выехали за ворота, кто-то — да хоть та же Галадриэль — приехал в Форменос до завтрака и попросил дедушку открыть сокровищницу — ну, например, якобы по просьбе Феанора или наоборот, потому что его сейчас нет дома, а потом ему или ей удалось как-то отвлечь его внимание и унести камни.
— Я себе такое не представляю, — сказал Майтимо.
— А что тут сложного? — пожал плечами Тургон. — Если их было двое, второй (ну например, Келеборн) мог устроить во дворе шум, дедушка поднялся бы наверх, во двор, а за это время можно было четыре раза повернуть ключ, чтобы открыть ларец — и ещё четыре, чтобы закрыть. Да вообще-то второе и не было обязательно: я не уверен, полную ли правду говорит Маглор насчёт того, что это он открывал ларец; очень может быть, на самом деле и не открывал. Если ларец остался на месте, Финвэ мог ничего не заподозрить.
— Подожди, а как же ключ от самого ларца? Ведь свой отец увёз с собой, а мой висел у меня над подушкой. Я ведь спал в своей комнате до пяти утра, даже, пожалуй, до половины шестого, — заметил Маэдрос. — Если кто-то заходит в мою комнату, я сразу просыпаюсь.
— При желании была ещё масса возможностей, — сказал Тургон. — Ключ можно было скопировать — лично я бы не смог, но думаю, достаточно искусные для этого мастера среди нас были — да хотя бы тот же Келебримбор это может, и я думаю, и на тот момент мог бы, а доступ к ключам за эти несколько месяцев у него, безусловно, был. Можно было попросить сделать ещё один ключ у Амраса и Амрода, раз они уже сделали два — Амрас уже ничего не расскажет, а Амрод, мне кажется, явно чего-то недоговаривает. И опять же — никто не видел,
Майтимо вынужден был согласиться - да, версия Тургона выглядела пугающе правдоподобно.
— А самое неприятное, Нельо, — сказал Тургон, — заключается в другом. Если мы хотим узнать, что произошло на самом деле, мы должны быть честными, не так ли? Знаешь, когда я только узнал там, в Ангбанде, про подмену ларца, я заявил Саурону и Гватрену, что подозреваю твоего отца в мошенничестве и убийстве и считаю тебя и твоих братьев его сообщниками. Именно поэтому Саурон в первую очередь взялся выяснять, что именно известно вам. Прости меня. В тот момент я отчасти в это верил… но ведь на самом деле оснований подозревать моего собственного отца у меня тоже достаточно. Ты этого, конечно, видеть не мог, но он ведь явился тогда вечером на пир позже, чем Феанор. В отличие от Феанора, на нём была парадная одежда; плащ он отдал кому-то из служителей ещё на крыльце, но подол платья у него с одной стороны был мокрым. Я тогда подумал, что он долго ждал кого-то под дождём или куда-то ездил — может быть, хотел поговорить с дядей Феанором заранее без свидетелей. И когда моя мать спросила у него: «Где ты был?», он ответил — «Ладно, теперь это не так важно».
— Я… я просто хочу сказать тебе одно, Турьо, — вздохнул Майтимо. — Хоть все эльдар и говорят, что никто не любил своего отца так, как Феанор, но я знаю, что твой отец любил Финвэ так же сильно, как мой. Если не больше. В такое я не верю. И я понимаю, что вы все так же сильно любите… любили Финголфина. Тебе нельзя так думать. Просто нельзя.
Тургон на мгновение отвернулся; потом он вновь посмотрел на кузена и сказал:
— Но ты же, Нельо, был уверен, что никто из вас никогда не сможет нарушить Клятву. А теперь ты знаешь, что Келегорм… — Тургон замолчал, увидев лицо Маэдроса.
— Я… я просто не могу об этом думать. Не могу, — с трудом выговорил тот. — Я каждую ночь думаю о нём. Он же… он же не совсем превратился в чудовище. Ему же больно… страшно… Как это несправедливо. Легко говорить, что он должен был сохранять мужество и не искать там призрачного исцеления, но… Я всё время думаю — если бы мы были там, в Амане, если бы хотя бы он остался… остались младшие… если бы только я и Кано… Если бы с отцом был только я…
— И что в Амане? — спросил Тургон. Маэдроса удивило какое-то презрение, сквозившее в его голосе.
— Валар исцелили бы его, — ответил Маэдрос.
— Неужели? Ты так думаешь? — ответил Тургон. — Скажи мне, ты вообще видел, чтобы в Амане Валар кого-то исцеляли? Я не говорю о том, что никто ничего не смог сделать для Мириэль, это особый случай, но ты видел, чтобы они не пошептали ласковые слова над разбитой коленкой, а прямо-таки исцелили такую страшную немощь, как у Тьелко?
Маэдрос задумался.
— Я лично не видел, — сказал он, — но я думаю, это было бы естественно…
— А я видел, — сказал Тургон.
– Да, и майар, и Валар могут исцелять, но… Знаешь, как-то, когда я был ещё маленьким, Финдекано взял меня на прогулку верхом и усадил с собой на коня. Я что-то очень расшалился на полном скаку, чуть не упал; Финдекано не успел остановиться и, пытаясь меня удержать, сам упал с коня и сломал запястье, видимо, сильно ушибся и потерял сознание. Я сидел на коне и боялся слезть, — было очень высоко — и ревел в три ручья, звал на помощь, но мы так далеко заехали, что меня никто не слышал. И потом, — не помню, сколько прошло времени, — передо мной появилась одна из валиэр; она исцелила моего брата. Он пришёл в себя, когда она уже удалилась. И с тех пор, Нельо, — Тургон грустно улыбнулся, — я решил, что буду всегда очень серьёзным и сдержанным, и тогда никто не пострадает. Но в тот день я увидел, каких усилий это стоило, и я лично очень сомневаюсь, что даже Оромэ стал бы так стараться ради Тьелко. Ну, или Ульмо ради меня.