Loving Longest 2
Шрифт:
— Но Турьо, — Маэдрос с сомнением посмотрел на кузена, — ведь Валар раскалывали ущелья, переворачивали горы, отрывали от материков острова… Неужели сломанное запястье…
— Речь о живом теле, Майтимо, — сказал Тургон. — Если бы с живыми существами всё обстояло так просто, что бы стоило Валар вырастить ещё целую рощу Тельперионов и Лаурелин?.. — Он пожал руку кузена. — Мне так жаль. Так жаль. А что всё-таки теперь с Морифинвэ?
… После того, как Саурон исчез, Майтимо хотел подойти к тому, кого всю жизнь считал своим братом. Карантир, отстранившись, сбросил тяжёлый
«Прости, — сказал тогда Карантир. — Я не могу больше лгать»…
— Он ведь получил очень тяжёлую рану во время битвы в Дориате, — сказал Маэдрос Тургону, — и не разрешал за собой ухаживать никому, кроме Маглора. Оказывается, тогда он себе обещал, что если выживет, то дальше будет жить, как тот… та, кем он рождён. Он перестал принимать снадобья, которые раньше не давали ему иметь… обычные женские свойства. Морьо говорит, что если и нельзя вернуть того дурного, что он сделал, то можно хотя бы не обманывать всех вокруг. До сих пор удивляюсь, когда вижу его сейчас.
— Да, вам к такому трудно привыкнуть, — сказал Тургон.
— Морьо долго не хотел нас видеть. Не хотел нам показываться в таком виде. Только когда Нариэндил ему рассказал, что жизнь Кано в опасности… Он жил на Амон Эреб почти совсем один. Люди там кругом, как он говорит, настолько мало знают о квенди, что восприняли это без удивления — многие там считают, что мы можем менять пол по своему желанию.
Тургон горько усмехнулся.
— Если бы, — буквально выплюнул он. — Если бы. Я…
Майтимо осторожно взял его руку и удивился, какая она холодная. Он посмотрел на побледневшее лицо кузена и вдруг понял, насколько тяжело даётся Тургону этот разговор: он представил себе, как ему трудно, оказавшись лицом к лицу с тем, кого он знал столько лет, вести себя как обычно, как будто бы за это время с ним ничего не произошло.
— Турьо… ну хочешь… хочешь, я доберусь до Маэглина и убью его? Хочешь? — Он с болью увидел, как Тургон опустил голову, плечи, сгибаясь, пряча лицо в коленях.
— Не надо… зачем… Нет, не надо. Если бы только Маэглина… — ответил Тургон.
Маэдрос обнял Тургона и прижал его голову к своей груди.
— Не чувствуй себя так… Я же всё понимаю…
— Да что ты понимаешь? — сказал Тургон.
— Турьо, ты думаешь, когда я был у них, меня только пытали, и больше ничего? — совсем тихо спросил Майтимо. — Думаешь, я… я не пережил этого? Н-н-насилия…
Тургон порывисто обнял его. Он не плакал, но Майтимо чувствовал, что внутри он весь дрожит.
— Он знал?..
Майтимо понял, что Тургон имеет в виду Фингона.
— Да, — ответил Майтимо. — С самого начала. Он… он меня пожалел. Вот так.
— Он такой добрый, — с трудом выговорил Тургон.
Майтимо прижимал его к себе, шепча ему что-то на ухо, поглаживая по выгоревшим на солнце выбеленным волосам; Тургон тоже еле слышным шёпотом отвечал ему, но Майтимо всё понимал; постепенно дрожь утихла,
Было уже совсем темно, когда в дверь хижины кто-то поскрёбся, и они услышали голос Пенлода:
— Туринкэ? Ты тут? Я уже волнуюсь…
— Ну что, пусть зайдёт? — шепнул Тургон.
Пенлод зашёл, держа в руках фонарик; увидев Маэдроса, он покраснел, смутился и даже попытался отступить за дверь.
— Я на тебя не в обиде, Пенлод, — Маэдрос встал и протянул ему руку, — ты же не мог рассказать мне правду. Но я по твоим глазам понял, что Турьо как минимум жив, — ты не мог бы быть так счастлив, если бы он действительно погиб.
— Да, — Пенлод кивнул, - да.
— Нельо, ты не против, если я расскажу Пенлоду то, что мы знаем? — спросил Тургон. — Может быть, у него тоже есть какие-то соображения. Ведь именно он заметил, что камни хранятся в другой шкатулке.
— Вы всё про это? — Пенлод пожал плечами. — Про Сильмариллы? Ну зачем?..
Тургон жестом остановил его и пересказал всё, что услышал от Маэдроса.
Пенлод прикусил губу.
— Не думал, что всё так плохо, — сказал он. — Вот что я тебе скажу, Майтимо. Твой отец не мог этого сделать потому, что я был в его отряде, когда он поехал в Валимар; я не жил, как ты помнишь, в Форменосе, но я заехал за ним: плащ был на нём всю дорогу, и потом вплоть до того, как прибыли вы с братьями, я всё время видел и его и плащ — или у него на руке, или у кого-нибудь из его спутников.
— Значит, и он, и Атаринкэ не причём, — с облегчением вздохнул Майтимо, покосившись на Тургона.
— Это ещё почему? — сказал Пенлод. — Куруфина это совсем не исключает.
— Но ты же сам сказал, что у Куруфина не могло быть плаща, — удивился Маэдрос.
— У Куруфина могло быть сколько угодно таких плащей, — пожал плечами Пенлод, насмешливо улыбаясь Маэдросу и Тургону. Оба внука Финвэ с удивлением воззрились на него. — Вы что, хотите сказать, что не знали его жену?
— Пенлод, да я до последнего времени даже не знал, что Куруфин был женат и что у него есть сын, — сказал Маэдрос.
— Тогда, Нельо, я тебе скажу, что жена Куруфина была из тэлери и, пока она не связала свою жизнь с твоим братом, была личной камеристкой Эарвен.
— Ох, — Маэдрос дёрнул себя за волосы, как он это делал всегда, когда был настолько растерян, что не знал, что сказать. — Да… конечно, теперь я понимаю, почему он не мог рассказать о ней отцу. Никак. Конечно, отец ненавидел Финарфина не так, как твоего отца… прости, Турьо — но такого он не вынес бы.
— Вот именно, — сказал Пенлод. — Я думаю, она помогала Галадриэль ткать этот самый плащ — Артанис ведь не такая уж великая рукодельница — а может быть, вообще на самом деле соткала его она одна. И конечно же, взять плащ Финарфина или Галадриэль для неё не составляло никакого труда — даже при том, что в тот момент она уже не служила в доме Финарфина. Как же её звали… Луэн… Луин..